Днем не выдержал, пошел во второй батальон. Но узнать о снайперах ничего не удалось. Усатый сержант, выделенный для наблюдения за ними, развел руками: «Кудысь сховалысь». И лишь когда темнота стала накрывать землю, младший сержант увидел две ползущие фигуры. От сердца сразу отлегло: живы!
Первой в траншею спрыгнула Лида Ясюкевич. Потом она протянула руки и помогла осторожно спуститься подруге. Лавров поначалу ничего не понял, он лишь видел, что движения Полины Онищенко какие-то неестественные. На мгновение включил фонарик и чуть не вскрикнул от испуга: лицо Полины было в крови, глаза плотно завязаны куском гимнастерки.
— Что произошло? — кинулся он к Ясюкевич. — Да отвечайте же, не молчите. — Но та никак не могла слово произнести: спазмы сдавили ей горло. Наконец прошептала:
— Снайпер… Надо быстрее ее в медпункт.
— Ой-яй-яй, — запричитал усатый сержант. — А я дывлюсь и не бачу. Ой, лышенько мне! Таку гарну доню покалечили. Но ничого, мы зараз у дохтура будем. Я пийду разом. — И, бережно взяв Полину под руку, повел ее по траншее.
Лида несколько отдышалась и, идя следом, стала рассказывать, как все произошло.
— Ночью мы оборудовали две огневые точки, хорошо замаскировались. Как только рассвело, с вражеской стороны глаз не спускали: где-то снайпер должен был проявить себя. До обеда ждали — никаких признаков. И лишь часа в четыре увидела я в кронах одного дерева что-то темное. Показала на него Полине. Она пригляделась: вроде человек. Подождала. Темное шевельнулось. Выстрелила. Мы обе видели, как мешком свалился оттуда человек. «Это за Валю тебе, сволочь», — проговорила Полина и тут же вскрикнула от дикой боли. Фашист ударил разрывной пулей. Попал в прицел. Десятки осколков от пули впились в лицо. «Я ничего не вижу, — сказала она, когда я подползла к ней. — Глаза огнем горят. Наверное, выбило мне их». Мне трудно было что-то разглядеть. Все лицо у нее залито кровью. Из индивидуального пакета сделала два тампона, приложила к глазам, а чтобы не было видно белое, оторвала подол у гимнастерки и завязала. Дождались темноты и поползли.
— А что же со снайпером? — спросил Лавров.
— Да ничего, — ответила Лида. — Обманул он нас, только и всего. Кукла это была на дереве, чучело. На нее-то мы и «клюнули».
В медпункте дежурила Языкова. Она увела Полину за перегородку, сняла там повязку, смыла засохшую кровь, осмотрела глаза.
— Все будет хорошо, доченька, — сказала она. — Очи твои целы. Подлечим их-и лучше прежних будут. Сейчас раздевайся, останешься у нас. А утром посмотрим, отправлять тебя в госпиталь или не надо. Девушка, — позвала она Лиду, — помогите ей раздеться. — Выйдя из-за перегородки, сказала: — Ничего опасного нет. Можете отправляться в подразделение.
На улице, ожидая, пока освободится Лида, Лавров опять увидел усатого сержанта.
— А я дывлюсь, — все повторял тот, — нема, кудысь сховалысь. А оно вон шо…
«Вот и не верь в предчувствия, — думал о своем Вадим. — Недаром же говорят, что сердце — вещун. Теперь сам пойду. Я должен найти этого фашиста. Трех снайперов он вывел из строя. По всему видно, что опыт у него большой».
На другой день Лавров вместе с Михайловой отправились во второй батальон. Начавшийся с вечера дождь лил всю ночь. Не переставал он и днем. Оба снайпера лежали мокрые, все в грязи и продрогшие до мозга костей. Но сколько они ни ждали, вражеский стрелок так и не объявился. То ли «выходной» взял, то ли здоровье бережет — не захотел под дождем мокнуть.
Вернулись ни с чем. В печурке алели угли, подернутые сизым пеплом. Люда подбросила сухих поленьев, развесила обмундирование, подвинула поближе сапоги и легла отдохнуть. Согревшись, уснула. Дневалила в эту ночь Аня Шилина. Понадеявшись, что Люда будет ждать, когда огонь в печурке поугаснет, она сладко задремала. Проснулась от страшной головной боли. Зажгла спичку. В землянке стоял дымный смрад. Она — к печке. Голенище одного сапога сгорело начисто. Утром младший сержант пошел на вещевой склад. Вместе с заведующим все перерыли, меньше тридцать девятого размера не нашли. А у Люды тридцать шестой. Делать нечего — не босиком же ходить, — пришлось взять. Правда, завскладом сказал, что не позже чем через неделю сапожник перешьет сапоги, сделает маленькие, а пока пусть в этих походит.
Вот в них и ползла она сегодня вслед за Лавровым по нейтральной полосе, лежала в канаве, потом в воронке. Каждый кустик, каждый бугорок изучили. Ничего подозрительного не обнаружили. Фашистский снайпер ничем себя не выдал. Молчали и Вадим с Людой. Был момент, когда по тому месту, где они лежали, вдруг ударил пулемет. Выдержали, не шелохнулись. Под вечер какой-то наш растяпа-минометчик выпустил четыре мины, и они одна за другой рванули метрах в пятидесяти. «Прицел ноль пять, по своим опять», — вспомнилась Лаврову солдатская шутка. — Недоставало, чтобы свои кокнули».