Мне почудилась какая-то насмешка в его вопросе, а тогда я считал себя человеком очень серьезным и насмешек не любил. Поэтому я не ответил. Кирка тоже промолчал. Но дядька не отошел. Он опять усмехнулся и сказал:
— Таким ребятам надо технику осваивать. Сколько вам, лет по семнадцать? Самое время колеса приобретать, — он выпустил длинную струйку папиросного дыма, смешанного с морозным паром, и снова стал приплясывать.
Я был польщен, что дядька принял нас с Киркой за семнадцатилетних, прибавив нам почти по два года. И его лицо и глаза уже не казались мне насмешливыми — просто веселый такой дядька. И я ответил ему:
— Да вот хотим купить велосипед, но не попадается такой… — я чуть было не сказал дешевый, но осекся. Почему-то говорить, что нам нужен недорогой велосипед, было стыдно.
— Хо! Велосипед, — дядька махнул рукой в пестрой вязаной варежке, — да это вчерашний день техники. В-е-л-о-с-и-п-е-д, — повторил он, пренебрежительно растягивая слово. — Много движений и мало достижений. Нет, ребята, на мускульном движке теперь далеко не уедешь. Мотор! Мотор, — он потряс поднятой рукой, — вот что теперь главное. Война у нас была какая? — он сделал внушительную паузу и сказал негромко и значительно: — Война моторов. Смогли мы создать перевес в технике — и победили.
Мы с Киркой внимательно слушали дядьку. И мне казалось, что он прав: велосипед, действительно, не техника в сравнении с мотоциклом. Но о мотоцикле даже и мечтать не стоило.
— Мотоцикл дорогой, и права нужны, — сказал Кирка.
— Да я разве что говорю, — сказал дядька и, перестав приплясывать, подошел вплотную. — Вот я вам сейчас покажу одну вещь — заболеете сразу, — он бросил окурок, затоптал его в грязный заслеженный снег и полез во внутренний карман канадки, достал небольшую фотографию с отломанным уголком и протянул нам.
Жесткий кусочек картона был теплым, я держал его на ладони и старался, чтобы пар от дыхания не попадал на него. Рядом сопел Кирка.
На этой фотографии, на фоне берез парень в майке и галифе, заправленных в сапоги, сидел на маленьком мотоцикле. Сначала я увидел мускулы на плечах парня, сильную перевитую мышцами шею и наклоненную вперед лобастую голову с коротким и жестким на вид ежиком волос, а потом я уже рассмотрел мотоцикл. Нет, это был не мотоцикл, а что-то другое. Колеса были больше и тоньше, как велосипедные, и педали я увидел четко. Но это был и не велосипед, потому что в раме стоял одноцилиндровый мотор, а над ним — бензиновый бачок. На руле была маленькая фара, и солнце играло в щитках колес.
— Вело-мото, — словно издалека послышался голос дядьки. — Вот, сын привез с войны.
Я с трудом оторвал взгляд от фотографии, вернул ее. И почему-то тревожное и радостное предчувствие охватило меня, будто вот-вот должно случиться что-то удивительное.
Дядька пристально смотрел на меня, и под его взглядом я почувствовал, что краснею на легком морозе, — лицу стало жарко.
— Вот, продаю. Недолго парень мой покатался, — сказал дядька и опустил голову. — Он и осколок привез с войны — здесь, — рука в пестрой варежке постучала по груди.
Я смотрел на вдруг понурившегося дядьку и чувствовал одновременно и грусть, и радостное волнение.
Дядька поднял голову и сказал негромко:
— Вот, стало быть, продаю, не ржаветь же теперь машине. Пусть послужит другим. Я-то староват для такого транспорта, а вам — в самый раз, — он снова достал папиросу и чиркнул зажигалкой.
— Но у нас денег не хватит, — сказал Кирка, и по его голосу я понял, что он испытывает те же чувства, что и я.
— Да я не заломлю, чего с вас брать. Просто охота, чтоб молодым достался.
Сердце у меня вздрогнуло.
Кирка шумно выдохнул, выпустив целый клуб пара.
— Да вы посмотрите, пойдемте, — уже снова улыбаясь, сказал дядька. — Здесь близко, на Курской.
По крутой темной лестнице мы поднялись на третий этаж. Дядька достал ключ и сказал каким-то заговорщицким тоном:
— Меня Иваном Николаевичем зовут, вы уж меня так дома и величайте. И сами назовитесь.
— Я — Кирилл, а он — Валентин.
— Вот и хорошо, хорошо. Вы уж так… хозяйке моей постарайтесь показаться.
Вслед за Иваном Николаевичем мы вошли в тесную прихожую. Долго топтались на коврике, вытирая ноги. А Иван Николаевич преувеличенно веселым голосом закричал в недлинный коридорчик:
— Маша, Машенька!
Высокая худощавая женщина медленно прошла по коридорчику к нам в переднюю. Мы поздоровались, она ответила только наклоном головы.
— Маша, вот я мальчиков привел, хорошие мальчики, — продам им Колин мотоциклик. Чего уж теперь… — он не закончил фразы, а только безнадежно махнул рукой.