Начал срываться дождь. Крупные капли с шипением ударяли о листья; шорох нарастал, замолкали птицы, отдалился гул реки. Дождь густел, стал настойчивей, деревья намокли, обвисли, а облака опустились, почти легли на плечи ближних гор.
Сзади ворчливо прокатился гром. Так, словно нехотя. И когда затих, полило сильней, освобожденней, теперь уже не каплями, а прямыми, как палки, струями. Все загудело, слитный шум покрыл другие звуки, даже чавканье сапог по дороге. Архыз, не выдержав, помчался вперед, тем более что до поселка оставалось с версту, а Саша и его спутник укрылись одним плащом, которого овчару по штату, как говорится, не положено.
Весенняя гроза разошлась. Гром догнал путников и теперь густо и басовито раскалывал облачное небо над головой. Молний за тучами не разглядеть, только на мгновение, будто включают там свет и тут же гасят, а грохот сваливается вслед за вспышкой и подхлестывает, подгоняет дождь...
Хороший дождь. Горы и лес давно ждали такого.
Глава седьмая
ШОРОХИ В ДИКОМ ЛЕСУ
1
Оленухи, испуганные человеком, собакой, медведем, перемахнули через пологий гребень горы, поднялись в густой пихтарник, заросший понизу высоким папоротником, и тут только замедлили бег. Потом остановились и долго, минут пять, все, как одна, прислушивались, нервно пошевеливая большими ушами.
Молодые сбились в кучу, но уже через несколько минут, успокоенные шелестом леса, начали рвать траву, чесаться зудящими лбами о шершавые стволы старых пихт и даже шалить.
Старые оленухи тоже успокоились, потянулись за травой и свежими веточками.
Только одна все ходила взад-вперед, всматриваясь в темную глубину леса - ждала.
Сколько забот принес ей приемыш - не сосчитать и не упомнить! Как только началась весна, а с ней и передвижение животных, так Хобик сделался просто неузнаваемым.
Сперва эта встреча на глазах стада с собакой, похожей на волка.
Прошло какое-то время - и новое приключение. Хобик привел к стаду годовика-медведя. Снова была паника, стадо умчалось, а о Хобике не было вестей почти сутки. Оленуха перестала есть, ходила опустив морду и страдая, но озорное дитя прибежало и как ни в чем не бывало потерлось боком об ее старую шерсть.
В стаде, приютившем Хобика, жизнь тем не менее шла своим чередом.
Незаметно исчезла сперва одна стельная оленуха, потом вторая, третья, четвертая. До этого они ничем не отличались от других ланок, разве что потолстевшими боками да грустно-тревожным взглядом больших выразительных глаз. Так же паслись, так же жадно лизали мокрые камни в родниках, резво бежали от малейшей опасности, но в движениях их проскальзывала какая-то особенная осторожность. Словно собственная жизнь сделалась для них вдвойне дороже.
В часы отдыха эти оленухи не раз вдруг открывали сомкнутые веки и, повернув тонкую нервную голову, с немым удивлением смотрели на свой выступающий живот, где что-то толкалось, жило, заставляло сердце сжиматься от предчувствия необычного.
Иногда к стельной оленухе подходила какая-нибудь старая, опытная самка и самым серьезным образом обнюхивала ее, словно доктор на приеме, а будущая мама стояла тихо, покорно опустив голову.
Таинство появления на свет нового существа происходило в одиночестве и без посторонних услуг.
Почуяв приближение решающих часов, оленуха незаметно, чаще всего ночью, уходила из стада и отыскивала примеченное вчера или еще раньше укромное место. Таким местом оказывался густой кустарник среди чистого леса, где за листвой никто не увидит лежащую ланку, а она из своего укрытия заметит всех, кто появится в редком лесу.
Никто не видит и не знает, как и когда родится малыш. Головой, мягким движением ног ланка подтолкнет его ближе к себе и начнет вылизывать, вылизывать без конца, пока маленькое, худое существо с выступающими мослами не устанет от долгого, но очень необходимого туалета и не потянется инстинктивно к вымени, чтобы первый-первый раз в жизни прильнуть к источнику существования...
На другой день ослабевшая ланка подымется. И олененок захочет встать. Будет долго и неуклюже пристраивать непослушные ножки, падать, тыкаясь волосатенькими губами в землю, но все же подымется, осмотрит сонными глазами мир под новым углом зрения и постарается опять же пусть не с первого, а с восьмого захода, но отыскать материнское вымя.
Ланка второй раз начнет вылизывать пятнистую шубку малыша, его нос, ножки, спину; будет отгонять надоедливых мух, если жарко; будет часами стоять под пихтой, если дождь, а малыш в это время постарается переступить с ноги на ногу, пройти расстояние от морды матери до ее задних ног.
Проголодавшаяся ланка заставит малыша лечь, и он послушно ляжет и подремлет, пока какая-нибудь противная зеленая муха не прожужжит в самое ухо, и он, испугавшись, проснется и будет жмуриться, следя за полетом странного, надоедливого существа. А оленуха пощиплет поблизости траву, быстро сбегает к ручью, где горьковатая вода, и так же быстро прибежит.
Дальше начнется жизнь на ногах. Олененок побредет за матерью, и они будут ходить день, другой... пятый... Ноги малыша сделаются устойчивыми, он попробует бегать, шатаясь и расставляя копытца пошире. Их одиночество закончится в тот самый день, когда ланка почувствует вблизи свое стадо и так же незаметно войдет в него, как и уходила.
Оленухи издали будут рассматривать свою похудевшую подругу и ее пятнистого сынка или дочь. Если очутятся рядом, потянутся с добрыми глазами к олененку, обнюхают, дотронутся под насторожившимся взглядом матери до нежной шерстки и отойдут, запомнив нового члена своего сообщества.
В течение мая в стаде, где ходил Хобик, все время кого-нибудь не хватало, а потом прибавилось шесть оленят, грациозно скачущих, нарядных в своих пятнистых шубках.
Что касается Хобика, то он только посматривал на малышей издали: мужской этикет не позволял проявлять излишнее любопытство. Но когда однажды, проходя мимо сонного олененка, мамаша которого отлучилась, он перехватил его испуганный взгляд, фукнул, остановился и как-то издали, вытянув шею, приблизил к маленькому свою рогастенькую голову. Олененок округлил глаза, съежился, а Хобик гордо выпрямился и, равнодушный, даже надменный, зашагал дальше.