– Покосы у нас там. Батюшка у Вороножа на склонах косит, а я ему поесть носил.
– Силен кушать твой батюшка, – Вьюн недоверчиво прищурил левый глаз.
– Так то ж на несколько дней. Каждый день в такую даль не набегаешься, а еще…
– На заставе-то как, мирно? – перебил Олексич, которого корзины не занимали.
– Слава Богу. Тишина пока.
– А жена моя как? – у Демьяна перехватило дыхание.
– Про твою жену, боярин, я ничего не ведаю. Нет у нас на заставе твоей жены.
Демьян замер, руки похолодели.
– Воеводы дочь как, в здравии ли? – догадался по-другому спросить Осип.
– Да, что с ней станется. Только добреет на батюшкиных щах, ей-то работать не надобно, – Антип явно повторял чьито злые слова.
«Значит, не сказалась отцу. Или сказалась, да в тайне все от заставских держат».
– Вы только этого, – Антип опять шмыгнул носом, – вы про меня не сказывайте, ну, что видели здесь.
– С чего это? – надвинулся на него Оська.
Парнишка снова тревожно обернулся к реке.
– Воевода не разрешает по этому берегу траву косить, кричит – на левый ступайте, а там уж все поделено. Так мы тайком. Да ничего ж плохого не творим!
«Ну, на тестя это похоже», – про себя усмехнулся Демьян.
– Ладно, не скажем, но уж, раб божий Антип, и ты пока про нас помалкивай.
– А заставе зло творить не станете?
– Вот те крест, – Демьян перекрестился и полез развязывать калиту. Антип широко заулыбался, ожидая подарка.
«С малолетства до серебра охоч, да не жалко. Она жива, здорова и на заставе! Чего ж еще желать?»
2
Ну, вот он – Воронож. В быстро наступающих сумерках черным пятном проглядывал могучий сруб. От реки вернулись последние рыбаки, за ними наглухо затворились ворота. Город готовился ко сну.
Ольговцы укрылись за кустарником.
– Надо было этого Антипку попросить, чтобы Агафье Федоровне весточку передал, – почесал затылок Проня, – она бы кого из холопок к нам прислала.
– По Купаве соскучился? – подтолкнул его под локоть Вьюн.
– Да, при чем тут Купава, – Пронька радовался, что в темноте не видно порозовевших щек. – Вон стенищи какие, забираться как?
– Я заберусь, веревку вам скину, – уверенно заявил Горшенька.
– Всем не надо. Один пойду, – Демьян отсчитал от полуденных ворот пятое прясло. – Помните, умыкать Агафью собирались? Я у них не просматриваемый дозорными угол приметил. Туда бы отдельных сторожей поставить, да воеводе видно невдомек. Фролка заберется, скинет мне веревку, вы следом Дружка привяжете. И мы с псом в город пойдем. А вы назад к нашим ступайте, пусть подступаются да на окраине леса ждут. Не выйду к полудню, подъезжайте к воротам. Дальше, что делать – Первуша знает.
– Да как ты один? С тобой пойдем, – не желал оставить боярина Вьюн.
– Одному по улице проще проскользнуть. Вас собаки у воеводы на дворе почуют, лай поднимут, а я им не один десяток карасей Горшениных тайком сносил, прикармливал. Может вспомнят. Опять же Дружок поможет. Все, темно уж как надо, пошли.
Распластавшись по земле, ольговцы полезли к городне, перебрались через невысокий вал, обходя заточенные колья засеки, спустились в ров. На дне не было воды, снимать сапоги и брести не пришлось. Горшенька провел рукой по гладким бревнам, запихнул за пазуху веревку, достал из-за сапога два ножа и воткнул один из них меж бревен так высоко, насколько хватало роста дотянуться. Подпрыгнув и повиснув на ноже, он воткнул другой чуть выше, подтянулся туда, выдернул первое лезвие, рывком воткнул еще дальше. Жилистый и легкий одновременно, дух захватывало, как он силой рук возносит себя все выше и выше. Оказавшись между башней и крышей заборола, парень начал закреплять веревку, дернул два раза, мол, готово. Наверх полез Демьян, не так ловко, как меньшой Горшеня, но все же достаточно проворно. Вместе они подтащили Дружка. Пес жалобно всхлипнул, оказавшись на высоте.
– Назад лезь, – скомандовал Демьян Фролу, – я тебе веревку скину.
Дальше Олексич, пустив перед собой собаку, неспешно спустился по скрипучей башенной лестнице и оказался в городе. Дружок, радостно тявкнув, бросил хозяина и рванул по улице к знакомому двору. Демьян позавидовал беспечности пса, ему тоже хотелось вот так же припустить, что есть мочи, рассекая грудью ночной воздух. Вместо этого он осторожно, напрягая слух и зрение, стал красться вдоль вороножских заборов. Изба, в которой Демьянова дружина выживала зимой, совсем скособочилась, крыша провалилась. Когда-то Олексича раздражала ее убогость, теперь он улыбнулся деревянной старушке как знакомой, сладкие воспоминания закружили голову. Демьян ускорил шаг.
Впереди показались смутные тени и неясный шепот, пришлось вжаться в забор. Двое мужчин, рассуждая о крепости браги какой-то Малашки, нетвердой походкой, поддерживая друг друга под локти, проковыляли мимо Демьяна. Один, резко отклонившись в лево, чуть не задел чужака рукой. Подождав пока хмельные отойдут подальше, Демьян продолжил путь.