– Ты что же отцу не призналась? – спросил он, слегка кусая за ушко.
– Я собиралась, собиралась, да так боязно. Подойду, вроде бы вот сейчас и скажусь, а он как зыркнет на меня глазищами, и я прочь бежать. Страшно мне.
– Теперь уж я сам все скажу, – Демьян потерся щекой о нежную щечку. – Выйдем по утру да в ноги к нему упадем.
– Ох. А знаешь, мне иногда кажется, что он уж все знает. То про переяславских женихов без умолку твердил, а теперь даже и не заикается. И смотрит так с усмешкой, будто ждет, когда же я виниться стану. Хотя, откуда ему знать? Не могла же попадья выболтать? Устинья тоже обещалась молчать. А может живот уж видно?
– Чего видно? – вздрогнул Демьян.
– Ты что же не заметил? – Агафья положила руку мужа на чуть покатый животик.
– Да что ж сразу не сказала, а если бы придавил?
– Давить пока нечего, мал еще.
«Дите, дите у меня народится! И жена, и дети. Жива семья, не смогли раздавить».
– Хорошо, что ты приехал, – мурлыкала Агафья. – Вдвоем легче сказываться. Это одной боязно. А как там дома? Я дурная, и не расспросила тебя. Матушка в здравии ли?
– В здравии, тебя ждет.
– А… – жена заволновалась, – а про сестриц слышно что?
– Меньшую домой привез, при матери сидит, а старшая Ульяна у побратима в наложницах.
– Бедная, – вздохнула Агафья.
– Любовь у них, – Демьян откинулся на подушки.
– А-а-а, – протянула Агаша, укладывая голову мужу на грудь. – А в граде сильно тебя бранят али жить можно? – осторожно спросила она. – Да ты не думай, я не боюсь, ехать с тобой готова, это я так, просто спросила.
– Тысяцкий я теперь вместо отца. Позвали. – Олексич ждал, что жена подивится.
– А я так и знала, чудилось мне, – улыбнулась она, – сон об том приснился.
– Ведунья ты моя, – губы опять потянулись к губам.
– А у меня брат родился, на Фоминой седмице, так Фомой нарекли. Крепенький такой. Устя вокруг него хлопочет.
– Примечай как, пригодится скоро.
– Вот всё, вроде, ладно, – вздохнула Агаша, – и в почете ты теперь в граде своем, а хоромы целы?
– И хоромы целы, князь новые ворота подарил.
– Вот и хоромы целы, есть чем пред батюшкой похвастать, – продолжила Агафья, – а все равно к отцу боязно идти. Уж так боязно, внутри все холодеет. Орать станет, аж крыша затрясется. Бить тебя, должно, кинется.
– Не бойся, голубка моя, чай, не убьет. Поорет, поорет да успокоится.
– А давай не спать всю ночь, чтобы то неспокойное завтра попозже наступило.
– Давай, – согласился муж.
И оба, обнявшись, тут же провалились в глубокий сон.
– Эй, зятек, вставай! – кто-то тряс Демьяна за плечо.
Олексич разлепил тяжелые веки и тут же словно ошпаренный вскочил с лежанки. Потом понял, что нагой, плюхнулся назад на ложе, прикрываясь одеялом.
Перед ним в броне и со шлемом в руках, нахмурившись, стоял воевода.
– Одевайся, бродники заставу осадили, сейчас на стены полезут. Сече быть, – устало сказал тесть.
4
– Как бродники? – Демьян запрыгнул в порты, быстро замотал гашник, стал натягивать сапоги.
– Как, как? – передразнил тесть. – Проглядели мы их, думали из степи придут, а они из леса вышли.
– Из леса, – эхом повторил Олексич. – Там же дружина моя стоит!
– Стояла, перебили, наверно.
– А сечу не слышали? – Демьян нервным движением оправил рубаху.
– Нет, тихо.
«Может, разминулись все же». Тесть с зятем одновременно рванули к двери.
– Батюшка! – послышался голос Агаши. Она лежала, стыдливо завернувшись по самые глаза в одеяло. – Батюшка, броню ему дай.
– Где я тебе такую броню здоровую возьму? Выбрала муженька, вон еле в дверь проходит. И как в окно-то влез?
– Ивана броня у тебя в коробе лежит. Дай! – взмолилась Агафья.
– У всех мужья как мужья, в своей броне в ворота въезжают, а твой – таракан, по стенам лазит.
– Батюшка, дай!
– Вон за дверью на лавке уж лежит. Нечего, бесстыжая, на отца орать.
Демьян подмигнул растерянной жене, надел чужую кольчугу, та пришлась в пору. На ходу затягивая ремни наручей, зажав шлем под мышкой, он побежал вслед за воеводой. По заставе тревожной волной разливались удары церковного колокола.
Олексич догнал Федора уже за воротами. Плечом к плечу они летели по той же улице, которой ночью прошмыгнул Демьян. По-всякому зять рисовал себе встречу с тестем, но такого и представить не мог. Железный воевода явно волновался, на виске пульсировала вена, движения стали порывистыми, угловатыми, он беспрестанно бросал обеспокоенный взгляд в сторону городни. Это было так непохоже на Федора, значит все действительно худо.