Олексич считал, что надо всегда думать своей головой, и в бедах сарайского царя ни к чему виновного искать на стороне.
– Ладно, что спорить о пустом, изменить уж ничего нельзя, – махнул рукой воргольский сотник. – Спасибо за хлеб соль, пойду я к своим спать.
Он встал, вопросительно глядя на Демьяна.
– Я еще посижу, сон пока не идет, – ответил на его взгляд Олексич, ему хотелось переговорить с Айдаром с глазу на глаз.
Радим ушел.
– Горяч боярин, – вслед ему сказал татарский княжич.
– Послушай, Айдар, – Демьян замялся, – я и так теперь пред тобой в долгу, да у меня еще одна просьба есть.
– Говори, – расслабленно потягиваясь, промурлыкал побратим.
– Родители у меня в Ольгове остались да сестры. Младшей Дуняше и осьми нет, а старшая Улюшка уж на выданье, невеста совсем. Боюсь я за них. Сможешь, защити.
– Сделаю, что смогу, – вздохнул Айдар.
«Как сумею», – вспомнился Демьяну ответ князя Александра, друзья не могли дать твердого ответа. И от этого становилось зябко у жаркого костра.
– Они уж там два дня хозяйничают, пока вернусь, еще два дня пройдет. Отец во всем Ахмата слушает, а тот мести жаждет, – но видя, как побелело лицо Демьяна, Айдар поспешил добавить. – Да и я слово пред отцом имею, не пропадем.
Повисла тишина. Оба сидели, погрузив взгляды в беззаботное пламя.
– Ты, Демьянка, бросай своих непутевых князей, переходи ко мне, – неожиданно добавил Айдар. – Видел, у меня много русичей служит, никого не обижаю.
– Не могу, где князь, там и я, не по чести бросать, – ответил Демьян.
– Знал, что так скажешь, а долга у тебя предо мной нет. Видишь все это? – Айдар обвел рукой богатую походную юрту, и погладил, лежавший рядом, позолоченный шлем. – Все это благодаря тебе.
Демьян непонимающе моргнул.
Айдар понизил голос.
– Я ведь сын наложницы, рабыни. Мать булгарка. Отец ее толи купил, толи в полоне выбрал. Привечал, подарки дарил. Меня родила, а вскоре померла. Да тут про сына рабыни все и позабыли, законные сыновья есть. А таких, как я у него много по степи бегает. Темир до женской красоты охоч. Меня нянька – рабыня из-под Чернигова воспитала. От того я по вашему баю.
– А я все думал, откуда ты речь нашу так хорошо знаешь, – подивился Демьян.
– Да, вот теперь земляков няньки в дружину набрал. Время пришло воином становиться, а у меня ни коня, ни доспеха нет. Сижу плачу, а к отцу пойти попросить не могу. Он мимо проходит, так даже взгляд на меня не кидает, вроде, как и нет меня. Нянька и подсказала: «Ты к бабке, матери господина, сходи. Может, пожалует». Я набрался храбрости и пошел. Она меня приняла очень холодно, разглядывала да все молчала. Потом сказала: «Ступай». Я и побрел, слезами давиться. А наутро к юрте старый нукер привел хорошего коня, а на седле броня приторочена и сабля. «Госпожа велела передать, что ты на сына ее похож», – и ушел. И решил я в бою себя показать, чтобы отец заметил храбрость мою. Лез везде, в самую гущу. Так ты на меня и набрел. А как привезли меня израненного, Темиру стали наперебой рассказывать, как его нукер против угров отбивался. А он и спросил: «А кто этот благословенный Тенгри19 отец, что дал жизнь такому доблестному нукеру?» «Ты, господин». Вот тогда он меня и приметил. Теперь сам видишь. По-другому все.
Побратимы снова замолчали.
– А княжна тебе и вправду приглянулась, – вдруг подмигнул Айдар Демьяну.
– Опять ты за свое, – надулся Олексич, – мала еще, чтобы такому переростку как я нравиться, да и невеста она князя моего. Мне чужого не надобно.
– А что ж злишься? – хмыкнул побратим.
– Ничего я не злюсь, спать уж пора.
Глава II. Белая дорога
1
Простились на рассвете. Ногайцы развернули коней, возвращаясь на запад, русичи поскакали на восток.
Достигнув вершины одного из меловых холмов (которые, куряне громко называли горами), отряды ольговцев и воргольцев решили расстаться, у каждого теперь белая дорога была своей.
– Может с нами? – предложил Радим. – Заплутаете в лесах Вороножских, как царь в Карпатах.
– Нет, своих поищем, не пропадем, – уверенно сказал Демьян.
– Спасибо, – с неожиданной сердечностью в голосе произнес воргольский сотник.
– За что? – не понял Олексич.
– Что живы пока, даст Бог увидимся.
Они обнялись на прощанье. Дальше ольговцы пробирались сквозь снежную степь в одиночестве.
На третий день пути заметно потеплело, снег размяк и стал липнуть к копытам. Небо заволокла серая дымка, порывами налетал сырой южный ветер.
– Вот и метель идет, когда уж не надобно, – уныло посмотрел на полдень Горшеня. – Что ж ты, матушка, запаздываешь? Три дня тебя звали, аукали, а ты не торопилась, прихорашивалась, видать.