Парень снова осмотрелся. В кустах вроде бы затихли. Но это — временно. Из трех десятков взрослых мужчин, которых походники видели в племени дикарей, убиты лишь пять или шесть. Две с лишним дюжины обозленных неудачей фанатиков — слишком много для двух… нет, одного паранорма. Любаву можно не принимать в расчет, она сейчас занята только братом. Демид, который, как старший, всегда принимал решения, без сознания. Миу? У кошки есть зубы и когти, но энергии у нее немного.
Что-то нужно решить, что-то сделать…
Тихон зажмурил глаза, пытаясь нащупать идею, которая поможет им продержаться ближайшие три часа. На мороки сил уже не хватит…
Что-то надо придумать. Но вместо решения подсознание вытолкнуло наверх воспоминания.
Начало похода. Точнее, то, что было до него, родная деревня, праздник границы цикла…
Гармонисты рвали меха, частили по ладам, подзуживали бойцов, сами приплясывали, не в силах устоять на месте.
А в круге — двое.
Один — высокий, жилистый, чуть сутулый, с белобрысыми вихрами — пляшет да частит хлесткими взмахами, словно крутится винт куттера — только свист стоит. Второй — ниже почти на голову, но вдвое шире в плечах — скачет тугим мячом. Черноволосая круглая голова, круглые мышцы бугрятся под тонкой рубахой, круглые удары — короткие и смачные, будто билом по свае.
Со стороны глянуть — молотят парни друг друга почем зря. Как только кровь-юшка во все стороны не хлещет — удивительно. Да только сторонних взглядов в общине не найдешь. Все, кто, затаив дыхание, стоит за кругом, видят: бойцы-то — ровня друг другу. Блоки, уходы, скольжения — редкий удар достигает цели. Да и от того вреда немного — волна энергии протекает сквозь тело и выплескивается ответным движением. Лишь пару раз коренастый, проскользнув под вихрем из кулаков противника, доставал того — точно, коротко и хлестко. Губы у белобрысого распухли, стали, как вареники, от чего на молодом лице застыло обиженное выражение.
Да только и эта ребячливость мало кого обманет. Голубые глаза — спокойны и отрешенны, смотрят не на противника, а сквозь него, на небо, на вершины дальних гор. Плещется в глазах небесная лазурь, бурлит, яриться плясовая, пальцы гармонистов все быстрей и быстрей бегут по ладам, хотя уже кажется — куда дальше, не таких сил, чтобы выдержать этот ритм…
Но долго такие поединки все же не длятся. Еще куплет, еще шаг — и вдруг долговязый с размаха хлещет черноголового в висок. Другой от такого удара свалился бы замертво со сломанной шеей, но и крепыш — не простак: извернулся, крутанулся на пятке, послал волну движения в ответный удар. Да только там, куда бил — пустота. Белобрысый ушел, утек, выскользнул, словно вовсе костей нет у парня — одни гибкие жилы.
Потеряв равновесие, черноволосый полетел кубарем, закрутился по земле. Вскочил — и застонал разочарованно — он уже на пару ладоней за пределами отсыпанного речным песком круга.
Разом смолкли гармони, на миг повисла тишина, потом порвалась от крика:
— Ти-хон! Ти-хон!
Черноголовый досадливо скомкал меховые рукавицы, бросил их на землю. Вздохнул тяжело, махнул рукой, сел, где стоял, в песок. К проигравшему поединщику подбежала такая же круглолицая и черноволосая девушка. Только глаза у нее не темно-серые, как у брата, а зеленоватые с желтыми крапинками, словно у лесного пардуса.
— Демид, кровь у тебя! — ойкнула она.
— Где, Любава? — потянулся парень, чтобы ощупать лицо.
— Тихо ты, руками не трожь! Бровь посек — вот и кровит. Дай остановлю.
Девушка аккуратно отерла парню лицо холщевой тряпочкой, прижала лоскут к брови:
— Держи, пока заговорю!
К брату с сестрой нерешительно подошел победитель — Тихон:
— Ты чо, Демид, как? Ничо?
Сейчас, когда из глаз ушла боевая отрешенность, лицо парня казалось совершенно детским: почти белые брови и ресницы, курносый нос, россыпь веснушек на скулах, растрепанные белесые вихры с неизвестно откуда взявшимися в них травинками.
— Ничо… руку дай, — буркнул Демид.
Продолжая одной рукой прижимать тряпицу к брови, он другой уцепился за протянутую ладонь Тихона. Тяжело поднялся, повертел шеей, проверяя целость хребта:
— Вырос… на мою голову!
— Да я чо? Я ничо! — пробормотал белобрысый Тихон.