Однажды вечером, когда они втроем только сели за стол, чтобы расправиться с мясным пирогом, который втроем и выпекали, причем в печи, которую, кажется, затопили впервые за последние пару месяцев, хлопнула входная дверь на веранде, раздались уверенные шаги, а потом в дверь громко постучали. Васька перестал хихикать и нетерпеливо потирать руки, ожидая, пока Леша разрежет пирог. Ведь на том, чтобы начинка была из куриного филе, настоял он, Злата, понятное дело, хотела сделать начинку овощной, а Лешка, конечно, поддержал ее. Блотский собрался уже разрезать пирог, но стук в дверь заставил его замереть на месте. Злата обернулась и уставилась на дверь. В этот апрельский дождливый вечер они никого не ждали. Никто из них не произнес ни слова, но тому, кто был за дверью, не требовалось разрешение. Дверь распахнулась, и на пороге появился Дорош с ослепительной улыбкой на загорелом лице и веселым блеском темных глаз. Впрочем, улыбка его почти сразу померкла, стоило лишь взглянуть на собравшуюся за столом компанию. Он как будто споткнулся на пороге. Обведя я взглядом сидящих за столом, он остановился на Злате.
— Здравствуйте! — быстро справился он с секундным замешательством и снова нацепил на лицо непроницаемую маску. Снова засияла белозубая улыбка, только в глазах не зажглись веселые искорки смеха. Что-то мелькнуло в них, что-то очень похожее на ревность, мелькнуло и исчезло.
— Э-э-э… Злата Юрьевна, у меня к вам дело есть, можно вас на минутку? — мужчина кивком головы указал на дверь и, развернувшись, вышел из комнаты.
Злата приподнялась на стуле, собираясь броситься бежать следом, но дрожащие колени не слушались ее. Сердце колотилось где-то в горле, кровь прилила к щекам, да ее вообще всю обдавало то жаром, то холодом, а глаза были совершенно невероятными. Растерянность от столь неожиданного визита мгновенно смела безудержная, безграничная, безумная радость, и они озарились внутренним светом, светом любви.
Полянская не видела собственное выражение лица, но Лешка и Васька видели. Все эмоции, которые в данный момент бушевали в сердце, отразились на нем.
Лешка, наконец, понял то, что по сей день оставалось для него загадкой. Только сейчас истинное положение вещей открылось ему. «Так вот почему…» Боль сдавила сердце, и парень отвернулся, не в состоянии видеть это счастливое, сияющее лицо.
Васька недобро нахмурился, но Злата вряд ли сейчас способна была что-либо замечать вокруг, а уж тем более Лешкину боль или Васькино недовольство.
«Господи, неужели две недели пролетели? Но как же…» Злата, каждый вечер гуляя с Лешкой по окрестностям Горновки, смотрела на растущий месяц, что сиял в небе, и думала только о том, что где-то там, за тысячи километров, на другом конце земли, Виталя тоже смотрит на него. В такие мгновения Дорош становился ей чуточку ближе. Она скучала без него, пусть и времени для этого у нее оставалось немного, но все равно скучала и с нетерпением ждала его возвращения. Девушка знала, он приедет на днях, но она и не предполагала, что он сразу приедет к ней. Злата ведь думала, что он позвонит, а она скажет про Ваську…
Наконец, она смогла отодвинуть стул и встать из-за стола.
— Ешьте без меня… — пробормотала она, не глядя, и, отвернувшись, бросилась к вешалке. — Мне надо выйти…
— Это так срочно, что нужно бежать в ночь? — буркнул Васька.
Злата даже не взглянула на него. Набросила куртку и прямо б комнатных тапочках выбежала на улицу. У дома стояла машина, а Дороша не было видно. Девушка оглянулась вокруг и медленно подошла к автомобилю. Кровь стучала в висках, ее бил озноб, и дрожат колени. Потянувшись к дверце, она открыла ее.
Дорош сидел в машине. Сидел, не шелохнувшись, опустив руки на руль, и не смотрел на нее. Помедлив секунду, Злата забралась в «ГАЗель» и захлопнула дверцу. Тяжелое молчание, холодное и непроглядное, как эта весенняя ночь, обрушилось на нее, и сразу стадо неуютно и тоскливо.
— Когда ты приехал? — спросила она.
— Сегодня, — поколебавшись секунду, бросил в ответ Виталя.
Полянская закусила губу, чувствуя себя едва ли не предательницей. Он вернулся сегодня и сразу приехал к ней. Наверное, он скучал по ней, ну хоть самую малость, пусть и не написал ей за все две недели ни одной эсэмэски.
— Ну и как Эмираты? — она чуть-чуть пододвинулась.