— А вот с каким. — Рассмеялся опять отец. — Вызывают как-то нашего председателя колхоза в райисполком. Совещание было. Попросили на совещании у него какую-то сводку. Открыл тот свой пузатый портфель, в котором всегда сорок ворохов разных бумаг. И... в пот его бросило. Все бумаги промаслены, да так обильно, что ни единой буквочки не разобрать. Развернул Али бумаги — и увидел огромный кусок хичина. Наверное, хичин давно покоился среди важных бумаг. Видно, собутыльники, вроде того самого Салмана, сунули в портфель хичин. Все смотрят на Али, на бумаги, на хичин. Тому отчет нужно делать, а он хичин не знает куда деть, да и какой тут отчет, если в тех бумагах ничего прочесть невозможно. Другой бы со стыда напрочь сгорел. Но Али вывернулся. Да еще как!.. Подбросил на ладони кусок хичина и говорит председателю райисполкома: «Не сердись, дорогой председатель, посмотри на этот хичин. О чем он свидетельствует?» Все смотрят на Али — никто ничего понять не может. «Кусок хичина свидетельствует о том, что работаю без отдыха — ни днем, ни ночью покоя нет. Обед в портфеле ношу, вот как! А во-вторых, уважаемый председатель, зачем нам какие-то отчетные бумажки, когда налицо доказательство хорошей работы колхоза?» Спрашивают у него: «Какие такие доказательства?» А он отвечает: «Опять-таки мой кусок хичина. Такой чудный хичин вы найдете в доме каждого нашего колхозника. А если есть хичин, значит, есть масло и мясо. А вы говорите — бумажки!..» Недаром есть пословица: вовремя сказать — наполовину выиграть. Ясно, все рассмеялись.
Отец улыбнулся. Но на этот раз грустно.
— Как видишь, дочка, не пожалел нас, колхозников, Али ради красного словца...
Четырехэтажное здание с высокими колоннами на фасаде, ступени длинной лестницы. Едва Жамилят сошла на тротуар — зажглись фонари, точно освещая ей дорогу с работы домой.
Тук-тук, тук-тук — звонко застучали каблучки по асфальту. И пока шла, все время кивала направо, налево:
— Добрый вечер!
— Привет!
Сколько в городе знакомых лиц!
А вот и ее дом — окна смотрят на улицу, в них горит свет, на кухне мелькает темная макушка Ахмата, из распахнутой форточки — музыка. Да такая громкая! Снова Ахмат включил свою самодельную радиолу на полную мощность.
Каменные ступеньки лестницы, кнопка звонка возле знакомой двери. Нажала еще и еще раз на кнопку. Нов квартире такая громкая музыка! Там не слышно, что звонят. Теперь стой и жди, когда кончится пластинка.
Любимая песня Ахмата. После школы собирается в Москву, в институт. Хочет быть физиком...
Снова надавила кнопку. Дверь отворила Нажабат.
— Мама! — Обвила руками шею матери. — Мы тебя давно ждем.
— А я десять минут возле двери торчу, звоню, а они не слышат! Ахмат, убавь свою музыку.
Сняв в коридоре туфли, Жамилят надела теплые комнатные тапочки.
— Кажется, ужин у вас готов, — сказала она, потянув носом. Пахло жареной картошкой. — Я умираю с голоду.
Зашла в спальню и переоделась в сиреневый, с красными крупными розами халат.
— Мам, тебе звонили, — раздался из кухни голос Ахмата. — Из обкома. В среду утром там надо быть. У Бекболатова.
— У Бекболатова? Вот как...
Ужинали втроем — так издавна повелось: если отсутствует кто-то, за стол не садятся. Она никогда не навязывала этого правила — сама собой пришла такая привычка.
Нажабат рассказывала о своих сокурсниках, о волейбольной команде, в которой участвовала, — скоро будут соревнования на первенство республики.
— Если не первое место, то второе уж — наше. Обеспечено!
Сколько молодого и уверенного задора в дочери! Черноглазая, свежелицая, брови сошлись над переносицей. Говорят, дочери всегда похожи чертами лица на отцов. Но Нажабат, видно, — исключение. Вся в мать. Или просто так кажется? А вот Ахмат — вылитый отец. У него даже и родинка на правом виске.
Жамилят слушала разговор невнимательно. Думала о звонке из обкома. Как там расценили ее докладную? Изредка отрешенно взглядывала на дочь.
— У медичек слабая команда, — рассказывала тем временем Нажабат. — Мы положим их на лопатки в два счета. Обеспечено!
— Послушай, Нажабат, ваш курс едет в совхоз убирать кукурузу? — прервала Жамилят.
— Кто едет, а кто и не едет.
— Как это понять? Ты поедешь?
— Я весь вечер твержу тебе, мама, что у нас соревнования. И почему ты хмуришься? Спорт — разве это плохо?
— Хорошо для тех, кто им занимается.
— Но ведь ты тоже занималась когда-то.