Перевернула страницу:
«Сегодня наконец написала докладную на имя секретаря обкома Бекболатова. Знаю этого человека давно, еще в партизанском отряде встретились. Он, конечно, останется неравнодушным к моему письму».
Закрыв глаза, представила, как Бекболатов читает ее записку, — сосредоточенный взгляд, глубокие морщинки над переносицей. Возможно, поддался тому волнению, с каким она строчила свою докладную...
До поздней ночи корпела над стопкой бумаги. Два раза рвала и заново переписывала докладную. Тридцать семь страниц убористого почерка. И лишь на другой день, когда отправила написанное, спохватилась: что же она написала? Не докладная, а какое-то художественное творение. Писала вгорячах, волновалась, но ведь правду писала! А разве выразишь сухим канцелярским языком всю свою боль, сомнения и чаяния, все, что видела и слышала за прошлую поездку в родные места? Но как восприняли записку в обкоме?
— Мам, ты не спишь? — послышался голос Ахмата.
— Нет-нет, входи. Ты что-то хочешь спросить?
— Там, на твоей тумбочке, свежий журнал «Радио». Я возьму.
— Да, да, бери.
Еще в шестом классе Ахмат увлекся радиотехникой, — мастерил разные приемники по схемам из журнала «Радио». Каждый год она выписывает для Ахмата этот журнал.
— Снова решил что-нибудь паять? Только не шуми — Нажабат спит. Ты знаешь, я не против твоего увлечения, и все же... я мечтала... точнее сказать, предполагала, что тебя когда-нибудь заинтересует агрономия, да, да, агрономия.
— Сама знаешь, мне не очень-то нравилась ботаника. Да и есть уже в семье один агроном — это ты.
— О! какая у тебя многозначительная улыбка, — заметила Жамилят. — Не нравится моя специальность? Да, я ненастоящий агроном. Бумажный. Выращиваю бумаги в управлении, но...
— И ты довольна? — прервал Ахмат, усаживаясь на стул возле ее постели.
— Откровенно говоря, нет. Но что делать? Так сложились обстоятельства.
— Я все понимаю, мам. У тебя приличная зарплата, а ведь надо кормить, одеть-обуть надо, выучить... Но мне кажется, когда считаешь... не знаю, как сказать... мне кажется, только тогда испытываешь удовлетворение от работы, когда чувствуешь, что приносишь людям реальную пользу.
— О! Ты повторяешь мои слова. Обиделся за сестру? — Жамилят улыбнулась. — Вон вы какие стали! Вижу, друг дружку в обиду не дадите, вам пальца в рот не клади. Кстати, ты сделал уроки? — переменила она разговор. — Завтра покажи дневник.
Ахмат кивнул и взял журнал.
— Только тс-с! — не разбуди сестру. — Жамилят приложила палец к губам.
Сын вышел на цыпочках, а она лежала и думала. Невольно рука вновь потянулась к блокноту и карандашу. Лежа, согнув ноги в коленях, начала писать:
«Ахмат вырос без отца. Когда он был совсем маленьким, то всех знакомых и незнакомых мужчин называл «папой». Мне долго не удавалось отучить его от этого. Плохо, ох как плохо, когда у мальчика безотцовское детство. Сколько сирот! Но у Ахмата есть я и сестра. Надо вести себя с ним как-то по-мужски. Откровеннее надо с ним быть, прямее. Но, как ни старайся, ты все равно женщина, и отца ты ему не заменишь. Ни-ког-да! Не хочет быть агрономом. Понятно, сейчас мальчишки увлекаются ядерной физикой, радиотехникой, электроникой. Время такое. Пусть занимается радиотехникой».
Отложила карандаш. «Бумажный агроном! — вспомнилась ей собственная шутка. — Бросила камень в свой огород!»
Вновь перелистала блокнот, погасила свет.
Рано утром, сквозь сон, Жамилят услышала стук в дверь. Не звонили, как обычно, а стучали. Кому быть? Накинула халат — и к двери. Отворяя, взглянула на ручные часы — половина шестого. Кто пожаловал в такую рань?
— Э кыз, как поживаете?
За дверью стояла Аминат. Совсем неожиданная гостья. Виделись недавно, две недели назад в ауле.
— Зашла, как обещала. — Аминат шагнула через порог. — Живы ли, здоровы? Этот негодник, Астемира сын, остановил свою машину в конце города, и вот я целый час искала ваш дом, — громогласно возвестила она.
Поставила на пол в коридоре две плетеные корзинки, завязанные сверху белой материей. Сняла с себя толстую клетчатую шаль и повесила на вешалку.
— Ты с дороги, продрогла, проголодалась. Пошли на кухню, — шепотом позвала ее Жамилят.
Аминат сняла грязные ботинки и пошла за хозяйкой, с любопытством оглядывая все, на что натыкался глаз.
— Детишки твои спят? — спросила она уже тише.