— И давно ты болеешь?
— С год.
— Ты знаешь, попробуй серебряную воду и облепиховое масло. Говорят, хорошо помогает.
На этом их разговор закончился. Харун тогда заторопился по каким-то своим делам. И когда за ним закрылась дверь, Али выпил стакан коньяку и, не закусывая, отправился на молочную ферму, думал по дороге, что Харун сильно переменился за последние годы, но в чем именно была перемена, понять не мог. Подспудно чувствовал, что Харун в чем-то не одобряет его. А однажды, словно невзначай, кинул реплику:
— Скажи, Али, когда ты был на войне командиром стрелкового батальона, о чем ты думал, получая приказ?
— Странный вопрос. Думал о выполнении боевых задач.
— А о людях ты не думал, — как-то отрешенно, самому себе сказал Харун.
— Чего ты придумываешь? Почему об этом спросил?
— Сердце у тебя очерствело, Али.
— У меня? Сердце? Ерунду какую-то говоришь.
— Не я один, все так говорят.
— Есть такая пословица: на каждый роток не накинешь платок. Ты хочешь, чтобы я всем угождал. Тогда бы мне на шею сели, а она у меня не железная.
Кажется, это был их последний откровенный разговор, как раз накануне отчетно-выборного собрания. И Али чувствовал, что Харун даже обрадовался, что его сменила Жамилят. Что ж, пусть покажет себя перед новым начальством. А он-то, Али, считал, что Харун пойдет за ним в огонь и в воду, — видимо, ошибался.
Шофер включил первую скорость и оба моста, но машина двигалась еле-еле, снег был глубок. Заносило то влево, то вправо. Дворники едва успевали стряхивать со стекол снежную. накипь. Не ехали — с трудом карабкались на возвышенность.
След санных полозьев исчез. Шофер и Али всматривались вперед во все глаза: где дорога? Впереди двигалось какое-то черное пятно. Машина как бы осела на задние колеса, громко прорычав, остановилась.
— Всадник, — сказала Жамилят, тоже всматриваясь в снежную заметь. — К нам повернул.
Али открыл дверцу машины и тут же почти по колено увяз в снегу. Человек на коне приближался. Кто же это мог быть? Лошадь и всадник покрыты инеем; всадник держится в седле как-то неуверенно, раскачиваясь, точно маятник.
Али наконец признал во всаднике Азрета Аланова, заведующего овцеводческой фермой в Куру-коле, неприметного на вид мужичонку лет тридцати, с маленькой головой, похожей на редьку.
— Азрет. Руку даю на отсечение, он пьян. Где, спрашивается, мог нализаться. Ведь на Куру-коле сухой закон, водку туда не завозим, да и непьющий у нас там народ.
Жамилят вылезла из машины, и они с Али направились к Азрету.
— С Куру-кола? Как там овцы?
— Овцы? И овец, и вас... пусть сожрут... пусть всех вас сожрут голодные волки, — сказал он заплетающимся языком и тронул коня. — Пусть сожрут... И точка.
Жамилят резко схватила коня за повод. Али вырвал плетку из рук Азрета. Конь испуганно рванулся в сторону. Азрет покачнулся, обледеневшие сапоги легко выскользнули из стремян, и он мешком бухнулся в снег.
Али одной рукой поднял его за шиворот.
В мгновение ока Жамилят вскочила на коня.
Азрет мигом протрезвел, увидав перед собой прежнее и новое начальство. Заметил и незнакомого человека в бобриковом пальто, с желтым портфелем в руках, который тоже вылезал из машины. Кругом одно начальство. Удивленно взглянул на Жамилят. Почему отобрала коня? А этот за шиворот держит. Или он, Азрет, преступник какой?
— Ты снова пьян! — Али оттолкнул его от себя. — Сивухой за три версты разит. Но говорить-то ты в состоянии?
— С горя выпил. У овец корма нет. Жамилят, в чем моя вина? — мотнулся он в ее сторону.
— И он еще, бессовестный, спрашивает, в чем виноват? — Лицо Жамилят было суровым. — В кошаре нет сена, надо тревогу бить, всех на ноги поднимать, а вы, молодой человек, пьяный ездите!
— С горя, говорю, выпил. Даже если сено найду, как его привезешь к кошаре? Нету дороги на Куру-кол — снегом завалило. Хоть на лошади, хоть на волах, хоть на осле — никак не пробьешься. Такой там глубокий снег. Перегнать оттуда овец тоже нельзя. И точка!
— Погоди, но сам-то ты ехал на лошади с Куру-кола, — сказал Али.
— Еду. Мне что, жизнь не мила? Сейчас еду, а через два часа и сам черт туда не проедет — снег-то вон валом валит.
— Что же вы предлагаете, молодой человек? — вмешался Попков, поднимая воротник.
— Надо поставить крест на этих двух тысячах овец. И точка!
Жамилят развернула коня в сторону Куру-кола.
— Азрет, за мной! — приказала она. — Иван Иванович, голубчик, и ты, Али, возвращайтесь в аул, — и стегнула плеткой коня.
Мужчины оторопели.
— Жамилят! — крикнул вдогонку Иван Иванович..
— Возвращайтесь. А ты, Азрет, старайся не отставать.
Али подумал, что если бы он имел какой-нибудь вес в ее глазах, то попытался бы отговорить ехать в Куру-кол. Но разве она послушается?..