Попрощавшись с чабанами, она направилась к аулу. Ехала и думала, что чабаны, наверное, сейчас смотрят ей вслед и, скорее всего, обсуждают ее появление. Простые и хорошие люди. Доверчивые взгляды. И в них надежда на нее, женщину. Оправдает ли она свои обещания?..
Подхлестнула коня — тот зашагал резвее.
Шофер, которого Али отправил в аул с запиской, оказался расторопным малым: не прошло и часа, как по следам уехавших на Куру-кол погнали из конюшни свежих лошадей. Конюх нагнал Али и Попкова на полпути к кошаре. Вскочив на лошадей, те поехали по следу Жамилят и чуть ли уже не доехали до кошары, когда вдруг увидели, что председатель возвращается.
— Иван Иванович? Али? Ведь вы же должны были в аул ехать?
— Мы так беспокоились о вас, — сказал Попков. — Ведь и глазом моргнуть не успели, как ускакали.
— Я-то думала, что вы сидите сейчас в тепле. Ну, Али — он человек привычный, а вы... Зачем вы потащились в этакую даль? Ведь у вас своя работа, а ее и в правлении можно было бы сделать. Простите, что доставила вам хлопоты.
— Ничего страшного, — ответил за Попкова Али. — Мы прогулялись немножко. Полезно для здоровья. — В душе он радовался, что все обошлось благополучно, а ведь могло быть и иначе. Вот бы позор на головы: «Отпустили одну! Не уберегли! Мужчины!»
— Давайте поворачивайте своих коней — и к дому, — весело скомандовала Жамилят.
— Как там? — спросил Али.
— Прости, Али, что опять буду резка с тобой. Ты полгода как не был на ферме. Почему? Почему только сейчас рванулся туда?
— Уважаемая Жамилят, тебе товарищ Попков только что объяснил, почему я, как ты выразилась, «рванулся» ехать. Мы беспокоились, как бы чего с тобой не случилось.
— Спасибо за внимание к моей особе, — усмехнулась она.
— Безрассудство не стоит благодарности.
— Значит, я — безрассудна? А как же мне следовало поступить? По крайней мере, я там побывала и во всем удостоверилась. Сена действительно нет. Овцы на краю гибели.
Али дал коню шенкеля и отъехал вперед, словно убегая от дальнейшего разговора, Жамилят и Попков отстали.
«У нее было сосредоточенное, недовольное лицо — брови сдвинуты, две глубокие складки на переносице». И Али подумал, что чабаны наговорили ей на него с три короба всякой всячины. Странно, но ему не хотелось портить тех доверительных отношений, которые она сама вызывалась установить с ним там, в правлении, и пока ехали в машине. Он не мог объяснить себе чувства, возникшие к Жамилят, — с одной стороны, не улеглась обида, в которой она играла чуть ли не заглавную роль, а с другой... ему нравилось многое в этой женщине: ее непосредственность, упорство...
Ни звука кругом, кроме скрипа снега под копытами лошадей. Ветер утих, и туман немного приподнялся над землей, открывая взгляду дорогу. Но вот рядом раздалось фырканье коня, Жамилят натянула уздечку, поехали вровень. Иван Иванович не торопился ехать, видимо, не хотел мешать их разговору.
— У меня к тебе несколько вопросов, — повернувшись к Али, заговорила Жамилят.
— Спрашивай, — кивнул тот.
— Скажи честно, если бы ты остался председателем колхоза, а это могло случиться... Если бы ты остался, что бы ты сделал на моем месте, когда узнал, что сена не хватит до весны.
Али пожал плечами.
«Зачем она спрашивает? С подвохом? Если бы да кабы... Но, на самом деле, что я мог бы сделать?..»
— Как бы я решил, будь на твоем месте, — сказать затрудняюсь. Конечно, ломал бы голову, как быть. Придумал бы что-нибудь... Но, повторяю, сейчас это не моя забота.
— Твоя. Я пока не приняла хозяйство.
«Так я и думал: хочет все камни снести в мой огород».
— В таком состоянии я колхоз не приму, — продолжала Жамилят. — Пускай на все полюбуется комиссия из района, из министерства. — Бросила быстрый взгляд на Попкова, — тот ехал далеко позади, видимо весь уйдя в свои мысли. — Я могу настоять на такой комиссии. Это мое право. Посмотрим... Но пока не подпишем акт приема и сдачи, ты несешь всю ответственность как председатель.
— Всю?
— Могу пожалеть. Будем считать, наряду со мной. Не обижайся. Ведь я не сама себя назначила на должность председателя, ты это знаешь.
— Я не обижаюсь, Жамилят. Я даже обрадовался, когда с меня свалили это ярмо, — помнишь наш разговор в правлении, когда ты приезжала в командировку. Нет, не на это обиделся я. На другое... Тебе, наверное, трудно понять... Столько сил отдано колхозу, а теперь выходит, будто в любой прорехе я виноват — и больше никто. Вот что обидно. — Он вздохнул. — Хочу, чтобы знала ты впредь: трудно работать с нашими людьми, ай как трудно. Я мужчина, я, можно сказать, председатель со стажем, и то не сумел сработаться. Не знаю, не совсем уверен, как получится у тебя, как ты тут приживешься, сработаешься. Чтобы работать с нашими людьми, нужна крепкая рука.