— Милости просим.
— Но ведь женщинам вход сюда, к вам, запрещен. Так ведь? По традиции. Уж вы не осуждайте меня.
— Да что ты, какой может быть разговор, пусть аллах простит тебе этот грех. Много хорошего и доброго принесла ты нашему аулу, а работаешь, как справный мужчина.
— Верно!
— Спасибо тебе!
И, как водится у горцев, полились долгие взаимные приветствия.
— Благодарим тебя, дочка, пусть еще больше будет у тебя ума и знаний.
— Вам спасибо, почтенные, пусть у вас жизнь будет долгая, а старость спокойная.
Так уж повелось издревле: если ожидается серьезный разговор, взаимные приветствия растягиваются надолго, люди как бы собираются с мыслями, так и сяк подготавливают себя к важному общению.
Поняли старики, что неспроста пришла к ним на ныгыш председатель, — видно, есть у нее на то важная причина, есть у нее к ним, старикам, серьезное дело.
И все-таки Жамилят чувствовала себя несколько скованно и неловко. Вряд ли до нее хоть одна горянка осмелилась когда-либо войти в круг ныгыша. Но с чего начать ей разговор с этими старцами? Надо бы начать издали, не сразу выкладывать, зачем пришла, да, да, надо начать сперва несерьезный, шуточный разговор, а уж после — к делу.
— Уважаемые мужчины, клянусь, вы неправильно делаете, что не допускаете на ныгыш женщин. Вам бы куда веселее тут было!
Старики заулыбались в бороды:
— Жамилят, это превыше наших желаний.
— Такой обычай, дочка.
— А кто же его создал, да, да, кто создал этот обычай? Люди же! — улыбнулась и она.
— На то, видно, была воля аллаха.
— Но об этом ни в Коране, ни в колхозном уставе не сказано.
Старики рассмеялись.
— Что правда, то правда!
Вперед выступил Хамзат-эфенди, важно заложив руки за свой богато украшенный, весь в чеканке, ремешок:
— Правильно, в Коране так не записано. Но, Жамилят, ныгыш — не для женских ушей. Тут говорят много такого про вашу сестру, что женские ушки не выдержат.
Там и сям раздались смешки.
— Но если бы вы знали, что женщины в своем кругу говорят о мужчинах, у вас, думаю, тоже уши повяли бы. В свой круг вы их не пускаете, а у них свой ныгыш, у мостков, на берегу речки. Чего только там про мужчин не услышишь! Как вы думаете, почему они не спешат домой, когда ходят по воду?
— Должно быть, так оно и есть... — щурясь от удовольствия, поддакивали старики и выжидательно смотрели на Жамилят: когда же она наконец скажет, зачем пришла, ведь явилась она сюда вовсе не для того, чтобы вести этот легковесный хабар. Жамилят тоже выжидала: «Почему не спросят, зачем я тут? Может, сделать вид, что я ухожу? Глядишь — у них и проявится интерес к моему приходу?»
Так она и сделала. Пожелала старикам спокойной и мудрой беседы, повернулась, будто намереваясь уйти.
Тогда со своего места — с плоского, похожего на трон камня, привстал Солтанбек:
— Жамилят, у тебя к нам какое-то дело? Мы, старичье, выживающее из ума, не дошли до мысли спросить, зачем ты пришла к нам. Если есть дело, то скажи.
— Да, хотела я поговорить с вами о деле, но потом подумала: стоит ли? Зачем затруднять вас на старости лет.
Ныгыш загалдел:
— Говори, дочка, какое дело?
— Поможем. Не такие уж мы трухлявые.
Снова заговорил Солтанбек:
— Жамилят, не думай, будто мы не прослышаны о твоей работе, — дни напролет нет тебе отдыха, ночей недосыпаешь — прямо скажем, света белого не видишь. Знаем мы все... И о том, что слово свое держишь крепко, — тоже знаем. Говори без утайки — поможем, хоть и силенок у нас — не то что лет сорок назад.
— Говори! Говори! — послышались голоса.
Жамилят улыбнулась. Нет, не зря пришла сюда. Ведь ныгыш — большая сила в ауле, влияние его нельзя сбрасывать со счетов.
Разве не отсюда, с ныгыша, пошла дурная молва о бывшем председателе Бибоеве. Ведь историю с хичином отец услышал тут. Здесь же осуждали Али за грубость, за неумение ладить с людьми, а только командовать. И старые люди правильно отметили его манеру говорить — «точно нагайкой хлещет...». Нет, не зря она оказалась тут. А теперь вот можно заговорить и о деле, ради которого пришла.
И она заговорила. Близится сенокос. Рабочих рук мало. Не смогли бы старики, вспомнив молодость, взяться за косы? Непосильной работы от них никто не требует, пусть каждый косит сколько сможет.
Старики молча переглянулись.
— Ну, так что, уважаемые, — заговорил Солтанбек. — На добро всегда следует отвечать добром, а на заботу — заботой. Так ведь я говорю? — обратился он к ныгышу. — Тряхнем стариной?
Поддержал его другой седобородый старик, которого Жамилят не знала.
— Так вот, дочка, если есть в колхозе какая работа, которая по нашим стариковским плечам, мы готовы.