— А ты что?
— А я ему: «Ни свет ни заря в поле уехала. Какой Нальчик? Второй месяц там не была, по дочке соскучилась». Тут он и положил трубку. Ты завтра позвони с утра, скажи, где была целый день.
Щеки у Жамилят порозовели от обиды.
— Звонить? Разве он не понимает, где я могу быть в такую пору? — Резко встала из-за стола, накинула платок — и к двери.
— Ты куда, доченька? — обеспокоенно спросила мать.
— Нужно мне... — Обернулась и прибавила с хитрой улыбкой: — К кавалеру. — И быстро вышла за дверь, оставив обескураженную мать.
Она знала, где живет Ибрахим, но никогда не заходила сама по тому или иному делу, боялась: людская молва чего не наплетет, если увидят, что она ходит к нему в дом. Но сегодня ей непременно захотелось увидать его: два дня, как и он, и она в разъездах, и дороги их не скрестились ни разу.
Дом, где жил Ибрахим, был большой, одну половину его занимала одинокая старушка-хозяйка.
В его окнах было темно. Еще не вернулся? Постучала. Потом заметила: дверь на замке. В это время на крыльце другой половины появилась старушка, простоволосая, седая, черное платье, на ногах чувяки из сыромятной кожи. При свете, падающем из окна, она узнала Жамилят и сказала, подразумевая Ибрахима:
— Его нету. Всегда поздно домой возвращается.
— Мне нужно ему записку оставить. Есть у вас бумага и карандаш?
— Нету, милая. Я сейчас ключи от его комнаты принесу, ты там и напишешь.
Старушка отперла дверь. Жамилят шагнула через порог. Повеяло запахом его комнаты: пахло табаком; Ибрахим всегда курил трубку, ей нравился запах его табака.
Очень скромная комната: стол, две табуретки, шкаф, железная койка, застеленная серым байковым одеялом. На нее эта комната произвела такое впечатление, будто Ибрахим живет в ней временно. А может, и в самом деле всерьез подумывает уехать из Большой Поляны? Куда? От этой мысли неуютно стало на сердце. Заметила на стене фотокарточку в рамке: молодая светловолосая женщина и двое ребятишек — двойняшки. Да, да, это его жена и дети. Их давно нет в живых...
— Он редко когда дома бывает, — говорила между тем старушка. — Переночует — и на работу пошел.
Жамилят подошла к столу, взяла бумагу и карандаш. «А может, дождаться его?.. Нет, нет, лучше оставить записку...»
Когда садилась за стол, хотела обстоятельно написать о том, что, по ее мнению, нужно сделать в первую очередь, прежде чем начать уборку кукурузы, о картофелекопалке, которую необходимо срочно пустить в работу, — записка должна получиться строгой и деловой, ведь завтра она снова может уехать чуть свет, возможно, они снова не встретятся. Но мысли путались, и она написала лишь: «Нам необходимо встретиться завтра в правлении, в шесть утра. Жамилят».
Когда вышла на улицу, совсем свечерело, луна была полная и необычно яркая. Жамилят заметила впереди парочку: идут, ничего не замечая вокруг, занятые сами собой; девушка прижимается к его плечу, а парень высок, строен, как тополь. И Жамилят показалось, будто она знает этого парня. Да, точно. Азнор. Но с кем?..
Остановившись на несколько секунд, парочка поцеловалась и пошла дальше, уверенная, что их никто не видит. И когда они целовались, Жамилят тоже замедлила шаги: в памяти вспыхнул точно такой же теплый вечер, и луна была такой же огромной, а рядом с ней, Жамилят, был Мухаммат. Она так же крепко прижималась к его плечу. Шли по аллее парка, Мухаммат обнял ее и поцеловал. Господи, как же давно это было! Но память крепко хранила тот вечер, и даже показалось, будто на губах она сейчас чувствует теплоту его губ, у нее даже вырвался слабый стон:
— Мухаммат...
«Нет, никогда она не изменит его памяти, никогда». Жамилят постояла, приходя в себя, и, словно испугавшись чего-то, чуть не бегом бросилась домой.
Наконец все сено свезли, и теперь сенокосы кажутся более просторными; они уже покрываются нежно-изумрулной отавой. Скоро вернется скот с летних пастбищ и набросится на отаву, туго налитую свежими земными соками.
Жамилят, Ибрахим и Харун вышли из машины возле картофельного поля, на котором пестрели платки колхозниц, шедших следом за картофелеуборочной машиной. Ее удалось пустить два дня назад.
Жамилят внимательно наблюдала, как машина выкапывает картофель сразу из трех рядков, вытряхивает землю, ботву и траву сбрасывает в сторону, а на борозде остаются чистые клубни, только успевай собирать в мешки.
А чуть левее — кукурузное поле. Там тоже кипит работа. Но народу на ломке кукурузы побольше.
— Пойдемте посмотрим, как у них там дела. — Ибрахим махнул рукой в сторону кукурузного поля. — Тут все в порядке. Машина работает что надо!