Едва оправясь от волнения, Гагели решил притвориться наивным простачком, несведущим в денежных делах, и вздыхая, промолвил:
— Король взял с меня слово, чтобы я никому не болтал о его щедрости, и не открыл мне, сколько он отпустил золота на выкуп моего господина. Он дал мне сверток, строго приказав не раскрывать его и никому не показывать, а лично передать султану от его имени. Благородные рыцари! Я не могу преступить повеления короля, который сказал мне: «Ответишь головой, если не исполнишь моего приказания!»
Рауль выразительно посмотрел на Густава, давая ему понять, что затеянное им дело — весьма опасное, влечет за собой гнев короля, потому благоразумнее заранее от него отказаться. Иначе глупый Пуртиньяк в своем усердии мог немедленно донести королю о случившемся и опорочить их доброе имя. В то же время он подумал, что наверное Филипп подшутил над этим дурнем и положил очень мало золота. Не желая обесславить королевскую казну, он запретил ему разворачивать сверток, а своих рыцарей освободил от унижения предстать пред лицом султана с подобным жалким выкупом. Эта догадка заставила Рауля разочароваться в их предприятии, но, к его удивлению, Густав вдруг поднялся, лицо его резко изменилось.
— Ты много рассуждаешь! — крикнул он, сразу переменив ласковый тон на угрожающий и требовательный. — Немедленно неси сверток, мы сами передадим его султану. А что касается короля, мы берем ответственность на себя, тебе нечего бояться за свою голову.
Гагели понял, что Густав не отступится от своего решения и что, если он будет упорствовать, не откупится от них золотом, они жестоко отомстят ему, и от этой мести прежде всего пострадает Сослан, а спасение его сейчас всецело зависит от быстроты и ловкости их действий.
— О, храбрые рыцари! Разве я дорожу этим свертком, который изволил передать мне ваш король? Прошу вас, выручите скорее моего господина, и он вам щедро заплатит, когда вы выкупите его из неволи.
— Неси сверток! — приказал Густав, втайне довольный, что слуга не оказал ему сопротивления. Очевидно, Пуртиньяк был больше озабочен судьбой своего господина, чем сохранностью золота, и он не дорожил им, стараясь не показать это.
Гагели едва сдержал приступ гнева, овладевший им при таком грубом обращении со стороны франка, но сейчас ему было не до обид и самолюбия, когда любая вспышка гнева повлекла бы за собой вооруженное столкновение, которое в резиденции султана могло рассматриваться как тяжкое преступление.
Уходя от рыцарей, Гагели не знал и не представлял себе, как он поступит. Никакого королевского свертка у него не было, потому ложь его могла быть легко обнаружена. Придя к себе в помещение, он рассказал Мелхиседеку о своем горе, о необходимости откупиться от рыцарей, и Мелхиседек, подумав, сказал:
— Да не осудит меня добрый господин, если я предложу маленькую хитрость. В Константинополе я захватил с собой сверток с серебром и медью для раздачи сарацинам на тот случай, если бы они вздумали чинить нам всякие препятствия. Бросим туда несколько золотых монет — для этих господ будет вполне достаточно.
Так как Гагели не мог медлить со своим возвращением, то решил последовать совету Мелхиседека. Он захватил объемистый сверток и, попросив Мелхиседека тщательно хранить ящик с драгоценностями, не без волнения направился к рыцарям.
— Вот, храбрые рыцари, сверток! — сказал он и положил его на стол, как бы для доказательства своей полной непричастности к этому делу. — Да не будет на мне вины перед вашим королем Филиппом!
Рауль с изумлением посмотрел на сверток, который по объему представлял внушительную ценность, и встретил взгляд Густава, как бы говоривший: Теперь мы с тобой обеспечены!»
— Прошу вас не откладывать нашего свидания с султаном, — настойчиво произнес Гагели. — Время не терпит, и не сегодня — завтра Саладин может уехать ид Дамаска. Если взялись за дело — надо его закончить.
— К вечеру известим тебя о нашем решении, — ответил Густав, — больше занятый соображениями, сколько золота вмещает этот сверток, чем исполнением просьбы Гагели. Он даже не обратил внимания на пренебрежительную фамильярность его обращения, горя нетерпением скорей выпроводить от себя назойливого дурня, который не смог даже прилично воспользоваться вверенным ему богатством.
— Не беспокойся, — прибавил он, — твой господин не останется в неволе.