Однажды вечером, когда они спускались с гор на конях, поблизости раздался сильный шум от топота конских копыт, они были окружены всадниками в шлемах с закрытыми забралами, вооруженными мечами и дротиками. По внешнему облику это было рыцарское воинство, похожее на отряд крестоносцев.
Гагели обрадовался при мысли, что может через них получить свободу. Но, издали взглянув на Мелхиседека, он понял, что ошибся, так как вид того обнаруживал крайнюю печаль, растерянность и испуг. Один из всадников крикнул по-арабски:
— Говорите, кто вы? И как вы осмелились ступить на священную землю, где обитает владыка всех царей земных, Старец с горы!
Мурзуфл не оробел от этого грозного окрика и, смело подъехав к герольду, тихо стал ему что-то пояснять, а весь отряд стоял неподвижно. Мурзуфл своим объяснением, видимо, удовлетворил герольда, он больше не размахивал сердито дротиком и внимательно его слушал. После того, как они о чем-то сговорились, Мурзуфл отдал приказ передать пленного иверийца в руки герольда, а грекам — двигаться дальше. Прежде чем Гагели успел воспротивиться повелению Мурзуфла, его тесным кольцом окружили исмаэлиты, а герольд воскликнул:
— Следуй за мной, если хочешь сохранить жизнь!
Тогда Мелхиседек, еле живой от испуга и волнения, боясь потерять Гагели из вида, быстро отделился от греков и, подъехав к герольду, сказал ему по-арабски:
— Бери и меня, ибо это мой господин, и нельзя разлучаться с ним его рабу!
Герольд брезгливо посмотрел на монаха, как бы в нерешимости — исполнять его просьбу или нет, но Мурзуфл воскликнул:
— Так вот кем оказался этот презренный монах! За обман ему следовало бы оторвать голову!
Герольд, довольный произведенной сделкой, счел за лучшее взять сразу обоих иверийцев и, ловко повернув коня, коротко приказал своим исполнителям:
— Берите и слугу, и господина! Наш владыка не будет огорчен, увидев подобную добычу!
Вначале Гагели сильно упал духом от неожиданного пленения исмаэлитами, но близость Мелхиседека душевно его успокоила, и он перестал думать об опасности. В нем пробудился живой интерес к этой страшной секте. Он с нескрываемым любопытством следил за всадниками, с нетерпением ожидая увидеть жилище знаменитого Старца с горы, перед которым трепетала вся Европа и Азия!
Теперь они ехали вместе с Мелхиседеком и оживленно беседовали между собою, радуясь тому, что они, наконец, соединились, и могут совместно решить, как им поступать дальше.
— Что случилось с Мурзуфлом? — недоумевал Гагели, — вместо того, чтобы везти меня в Тир, а оттуда в Константинополь, он вдруг передал меня исмаэлитам? Что ты слышал? О чем они говорили?
— Говорили они непонятные вещи, — признался Мелхиседек, — я слышал только, как Мурзуфл сказал кому-то: «Все меняется. Из Иверии приехал посланец для свидания с исмаэлитами и просит передать им царевича. Царевича нет — замените его доверенным лицом». Но что они хотят делать с Вами — неизвестно.
— Пусть делают, что хотят. Сейчас важно другое. Кто этот посланец из Иверии? Единомышленник исмаэлитов? Ты больше ничего не слыхал о нем?
— Слыхать не слыхал, — что-то припоминая, тихо проговорил Мелхиседек, — а только думается мне, что это тот самый всадник, о котором мне еще в Иверии рассказывал Арчил.
И Мелхиседек сообщил Гагели про странную ночную встречу Арчила с таинственным рыцарем со шрамом, который потом исчез бесследно.
— Царица, видно, знала об этом, недаром, провожая нас, она предупредила, чтобы мы больше всего остерегались этих изуверов. А мы вот попали к ним в руки. С каким поручением приехал этот посланец из Иверии? Я не буду иметь покоя, не узнав об этом. — И затем, понизив голос, предупредил:
— Слушай, Мелхиседек! Не пробуй никого из них подкупать золотом, так как они беспрекословно подчиняются своему Старцу и умертвят любого, кого заподозрят в измене. Ни силой, ни подкупом с ними ничего не сделаешь!
— Лишь бы они не разлучили меня с Вами, — ответил Мелхиседек, — а вместе нам ничего не страшно!
— Будем ли мы с тобой врозь или вместе, помни твердо одно: эти люди не прощают ничего. Недругов уничтожают, за ошибку карают смертью. Сделай вид, что не понимаешь по-арабски, чтобы они могли свободно говорить при тебе. Я же притворюсь больным и буду просить, чтобы ты прислуживал мне, если они разместят нас отдельно. Про царевича не упоминай, чтобы они не вознамерились схватить его и убить. Не бегством надо спасаться от них, а разумом, склонив их к тому, чтобы сами выпустили нас из неволи.
Уговорившись таким образом, они успокоились, с надеждой взирая на будущее и одобряя друг друга веселыми и приятными речами.