Они ехали то угрюмыми ущельями, то поднимались на отвесные скалы, откуда при малейшей оплошности можно было упасть и разбиться, то скользили над пропастью, пробираясь по узким выступам, и Гагели заключил, что исмаэлиты нарочно вели их запутанными извилистыми тропинками, чтобы никто из пленников не мог запомнить дороги к неприступному жилищу их повелителя. Гагели и Мелхиседек, привыкшие к ущельям и непроходимым горам Иверии, однако, легко запоминали места, по которым они проезжали, иногда по отдельному выступу скалы определяя направление пути и весь привычный для их глаз рельеф местности. Они ехали долго, наконец, показался мрачный и уединенный замок, высившийся на крутой горе; невдалеке стояла цитадель, один из сильнейших когда-либо виденных Гагели. Вся эта крепость была окружена извне каменными, изнутри — медными стенами и башнями и являлась недоступной ни для проникновения неприятельских войск, ни для набега отважных храбрецов, любителей страшных приключений.
Всадники, сопровождавшие Гагели и Мелхиседека, взбирались на эту кручу поодиночке, в строгом безмолвии, точно боясь нарушить тишину гор и суровую уединенность замка. Так же тихо, стараясь не производить шума, они въехали во двор замка, где лабиринт стен, башен, проходов и выходов сразу вселил беспокойство в сердца Гагели и Мелхиседека, ясно понявших, что они будут крепко заперты в этом диком месте и сами выбраться отсюда никогда не смогут.
Навстречу к ним вышли юноши, одетые в белую одежду с красными поясами и шапками, вооруженные кинжалами, больше похожие на изваяния, чем на живых людей, с лицами, окаменевшими в покорности и безразличии ко всему земному.
Из коротких фраз, оброненных юношами по-арабски, Гагели понял, что то были федави, младшие ученики Старца, призванные жертвовать собой и всецело преданные ему и тайному союзу, к которому они принадлежали. Федави были, как выяснил потом Гагели, слепым орудием в руках старших представителей исмаэлитов и беспрекословно выполняли все данные им поручения. Они всегда хранили молчание, ни с кем из посторонних не вступали в беседу, и их глубокая сосредоточенность придавала всей жизни в крепости отшельнический характер, больше напоминавший по своему укладу монастырь, чем рыцарский замок.
Башня, в которую были заключены Гагели и Мелхиседек, висела над пропастью, узкие отверстия в ней, пропускавшие свет, были расположены так высоко, что к ним едва возможно было вскарабкаться по выступам стен. Оттуда виднелись только унылые, безжизненные хребты гор, перерезанные не менее унылыми впадинами и ущельями.
— Упасть некуда, кроме как в могилу! — сокрушенно вздохнул Мелхиседек, все более и более терявший надежду на спасение; Гагели давно уже бросил мысль о бегстве. Он выискивал иные пути воздействия на изуверов, стремясь как можно скорее войти с ними в контакт. Прошло уже много времени, как они сидели в башне, и никто к ним не заглядывал, никто не заговаривал с ними. По утрам служитель приносил и оставлял им весьма обильную пищу и питье, видимо, не имея приказания подвергать узников физическим лишениям. Наконец, Гагели не вытерпел. Однажды утром, когда к ним, по обычаю, вошел служитель и поставил пищу, он по-арабски обратился к нему, потребовав, чтобы его отправили к начальнику, который мог бы разрешить это дело. Служитель безразлично выслушал просьбу Гагели, ничего не обещав, но и не отказавшись довести его слова до сведения начальника, которому они обязаны были доносить обо всем, что происходило в пределах братства. Он уже хотел уходить, как Гагели, обескураженный его безразличием, обернулся к Мелхиседеку и сердито произнес по-иверийски:
— Кто запечатал уста этим несчастным служителям сатаны, что они онемели и стали подобны истуканам? Они имеют голову на плечах только для того, чтобы измышлять всякие подвохи, а руки — дабы обагрять их кровью. Кто попал к ним, не выйдет от них, а останется навсегда замурованным в этих стенах!
Едва он успел произнести эти слова, как служитель остановился в дверях, замерев на месте. Он устремил пронзительный взгляд на Гагели, поняв, что тот сказал, и был ошеломлен его словами. Мелхиседек заметил его замешательство и в испуге сделал предупредительный знак Гагели, чтобы он не проговорился, но служитель повернулся к ним и тихо сказал по-иверийски:
— Не страшитесь! Я вам не причиню никакого зла, ибо у нас с вами одна родина. Постараюсь помочь вам, но будьте осторожны!
Он поклонился и бесшумно исчез, оставив их одних переживать это странное происшествие, которое было богато самыми заманчивыми перспективами, но и таило в себе опасность измены и предательства.