Вслед за этим мысли Сослана опять вернулись к исмаэлитам, к таинственному иверийцу, указавшему им путь в Антиохию, где Гагели мог найти Липарита Орбелиани, и волнение овладело его душой. Смутное ожидание грядущих перемен в жизни заставляло его с одинаковой силой переживать как события прошлых лет, так и счастливые события настоящего, могущие, наконец, соединить его с любимой.
Как и ожидал Сослан, ближайшие дни принесли большие изменения и нарушили установившееся перемирие между франками и Саладином.
Саладин на требование Ричарда немедленно выполнить принятые им на себя обязательства при падении Акры ответил отказом. Он не согласился уплатить 200 тысяч динаров и вернуть древо креста. Ричард, взбешенный его отказом, приказал заколоть перед воротами Акры более двух тысяч пленных мусульман, тем самым бросая дерзкий вызов Саладину.
После этой резни Ричард выступил с войсками из Акры. Филипп, убоявшись обесславить свое достоинство в новой борьбе с сарацинами, также покинул Акру, намереваясь в Тире сесть на корабль и морем вернуться во Францию. Саладин почел поступок Ричарда за дерзкое оскорбление, которое можно было смыть только кровью, и через гонцов велел передать ему:
— Пускай погибнет все наше воинство, нежели мы допустим, чтобы неверные остались в Палестине. Мы возбудим язык мечей и копий, который будет для вас вразумительнее слов!
Перемирие было сорвано, и война началась. Сослан вовсе не желал примыкать к войскам Ричарда и, пока проходы были свободны, в ту же ночь поспешил выехать со своими слугами в Дамаск. Там находился Саладин, выжидая, куда двинется Ричард, чтобы направить против него свои силы. Они быстро приехали в Дамаск, и Сослан без всякого промедления был принят султаном.
— Теперь вижу, что ты один из достойнейших рыцарей, какие не нарушают своей клятвы, а сочетают храбрость с верностью, — приветствовал его благожелательно Саладин, довольный тем, что Сослан не остался в стане крестоносцев и не пожелал сражаться против него вместе с Ричардом. — Мудрому свойственно предвидеть будущее и уклоняться от зла, сберегая свою жизнь для дел, достойных бессмертия, — прибавил он, стремясь показать Сослану, как высоко ценит его поступок, еще больше укрепивший мирные отношения между ним и Иверией.
Сослан был приятно изумлен этим любезным обращением, которое ясно показывало, что Саладин не только помнил о свидании с ним, но и внимательно следил за его пребыванием в Акре. Но удивление его еще больше возросло, когда султан с нескрываемым удовольствием произнес:
— Силу твою ни с чем не сравнить. Хорошо, что ты не дал торжествовать английскому королю. Но еще превосходней, что ты не воспользовался плодами своей победы и не остался с неверными.
— О, царь царей! Вы даровали мне свободу, как же я мог нарушить клятву и оказаться в стане Ваших врагов? — поощренный похвалой Саладина, ответил Сослан. — Никакие почести и награды не могли бы заставить меня вновь повторить совершенную ошибку! Особенно памятуя о древе креста, которое, к моей радости, осталось в Ваших руках, так как Вы не уступили его Ричарду.
Саладин, охотно вступивший в беседу с Сосланом, вдруг замолчал, видимо, чем-то неприятно задетый, и долго был не в состоянии побороть внезапно вспыхнувшее в нем раздражение. Но Сослан, уже привыкший к характеру Саладина, не побоялся его гнева.
— Разрешите мне, царь царей, сказать Вам правду. Кто из смертных может предвидеть, что с ним случится завтра? Вступая в бой с таким противником, как английский король, не предусмотрительней ли будет с Вашей стороны отдать крест в руки союзников, чем подвергать его роковым случайностям войны и понапрасну разжигать ярость Ричарда?! Не утихнет ли его воинское рвение, когда он узнает, что святыни больше нет в Ваших руках и ему не за что сражаться?! Что касается меня, то клянусь именем нашей великой царицы, что, получив от Вас эту святыню, я в тот же час покину Палестину и уеду в Иверию!