Он встретил посланцев Тамары молчаливым удивлением, не сказав им ни одного слова приветствия.
Захария отвернулся — ему было тяжело смотреть на былого сподвижника боевых походов и воинской славы. Он молчал, предоставляя Чиаберу первому начать речь и взять на себя выполнение поручения царицы.
Чиабер с холодной учтивостью отвесил по этикету поклон Юрию и сказал:
— Царица прислала Вам богатые дары. Из своей казны отпустила Вам золото и драгоценные камни, дабы Вы могли отбыть из Иверии с почетом, ни на что не жалуясь, а имея все в избытке. Да будет Вам впереди жизнь тихая и приятная!
Юрий усмехнулся и зло посмотрел на Чиабера.
— Благодарю царицу за внимание, но в подарках ее я не нуждаюсь. У нас с нею общая казна, и я в любое ему склонить бывшего царя к добровольному отъезду из Иверии отбывать я не думаю и обременять казну лишними расходами не собираюсь, ибо могу и в сем дворце проводить жизнь тихую и приятную.
Слова Юрия звучали, как насмешка. Взгляд у него был суровый, презрительный и выражал такую обиду и непримиримость, что Чиабер не остался в заблуждении относительно его намерений. Было ясно, что Юрий отнюдь не сделался уступчивым и вовсе не склонен так легко поступиться своими правами.
Чиабер взглянул на Мхаргрдзели, как бы предлагая ему склонить бывшего царя к добровольному отъезду из Иверии. Но Захария едва превозмогал свою слабость, борясь с чувством сострадания и привязанности к Юрию, и стоял неподвижно, печально опустив голову.
Тогда Чиабер, видя, что ему пока нечего ждать помощи от Мхаргрдзели, проговорил сухо и деловито:
— Вам надлежит немедленно покинуть Иверию, — такова воля нашей державной царицы! Все готово к Вашему отбытию. Корабль ждет Вас у берегов Понта. Вам разрешено взять из слуг и людей всех, кого Вы пожелаете, в Константинополь. Золото и драгоценности украсят Вашу жизнь у греков и избавят от всяких лишений.
— Не ты ли, Захария, наденешь на меня оковы? — с горечью обратился Юрий к неподвижно стоявшему Мхаргрдзели. — Не ты ли разобьешь цепи нашей дружбы, политой кровью в боях и ратных подвигах? Бери и веди меня! Рука моя не обагрится твоей кровью, но пусть твоя совесть горит огнем неугасимым от этой черной измены!
— Нет! Я не изменил Вам, но Вы изменили своему слову царице, — воскликнул Захария, не будучи в силах более сдерживать волнение. — Посмотрите, что делается в столице! Каждый день Вашего пребывания здесь увеличивает раздоры, беспорядок и смуту и грозит ввергнуть нас в пучину зла и напастей. Царица не имеет ни днем, ни ночью покоя. Она просит Вас покинуть Иверию и готова осыпать Вас своими милостями. Почему Вы не желаете исполнить ее волю, а хотите кровью залить наше отечество и зажечь в нем брани и крамолы?!
— Кто сказал тебе, Захария, что я отказываюсь исполнить волю царицы? — прервал его Юрий. — Слово мое нерушимо, но не ему, моему врагу, — он указал на Чиабера, — следовало передавать мне волю царицы. Ради тебя, ради нашей дружбы я сделаю все, о чем попросишь.
— Клянусь святым Георгием! Каждый из нас сохранит навеки о Вас добрую память, если вы в последний раз поможете царице справиться с врагами и с Вашим уходом успокоится народ. Я имею повеление царицы сегодня в ночь отправить Вас из столицы, пока не вспыхнуло восстание и заговорщики не убили Вас.
— Мне не дорога жизнь, — быстро ответил Юрий, — и мне лучше умереть здесь, чем погибнуть в неизвестности в чужой стране.
Захария, видя, что разговор принимает неблагоприятный оборот, сделал знак Чиаберу, чтобы он удалился, так как его присутствие крайне раздражало царя, и он мог из самолюбия воспротивиться отъезду и не исполнить воли царицы. Чиабер, как ловкий и тонкий царедворец, быстро понял намерение Мхаргрдзели и, предоставив ему уладить дело с Юрием, поспешно вышел, чтобы не мешать им и сделать необходимые распоряжения для скорейшего выезда из столицы свергнутого царя.
Как только Чиабер скрылся, Юрий порывисто поднялся и обнял своего друга.
— Захария! От твоей руки я с радостью приму смерть. Жить на чужбине изгнанником, никогда не видеть царицы — хуже смерти! Исполни мою просьбу! — Он протянул ему меч и прошептал чуть слышно: — Убей меня, освободи от мучений!
Захария не вымолвил ни слова. Испытанный в боях, он не знал душевной слабости, а теперь еле сдерживал слезы и не мог смотреть на Юрия. Он один из придворных понимал всю глубину страдания и отчаяния Юрия, никогда не забывал про него и неустанно скорбел о его несчастной и одинокой жизни.
— Если Вам нестерпима скорбь, — наконец, вымолвил Захария, — то и царице не менее скорбно, чем Вам. Своей смертью Вы причините ей горе и положите темное пятно на ее царствование. Ничего она так не желает, как того, чтобы Вы успокоились душою. Поэтому она избрала Константинополь, где вы не будете терпеть никаких лишений и сможете отвлечься от тяжелых мыслей и начать новую жизнь. Пока Вы в столице, ни Вам, ни ей не будет покоя!