Воцарилось тяжелое молчание, так как от волнения и усталости Липарит не мог больше говорить, покорно предоставляя Гагели выносить свое решение: простить или осудить его, взять под свое покровительство или отвергнуть всякую надежду на его примирение с царицей.
Гагели был так поражен всем слышанным, что долго не мог отозваться на признание Липарита и высказать ему сочувствие. Его рассказ о гибели Демны не открывал истинного виновника злодеяния, но все-таки устанавливал причастность Иванэ Орбелиани к этому убийству. Рассудив про себя, что Липарит своим свидетельством может заставить патриарха снять обвинение с царевича Сослана. Гагели, наконец, отозвался и с искренним дружелюбием ободрил его.
— Твой рассказ мог бы тронуть и самые камни, источая из них кровь и слезы. Но не впадай в уныние. Пусть порукой тебе служит мое слово, что ты будешь помилован и возвращен в Иверию. Полагаю, что судьба нас с тобой свела, чтобы послать тебе избавление.
Здесь мысли Гагели вдруг перенеслись к недавнему плену у исмаэлитов. Он пристально посмотрел на Липарита, что-то вспоминая, и вдруг неожиданно спросил:
— Скажи мне, где же твои сыновья? Давно ли не имеешь от них известий?
Липарит очнулся от оцепененного состояния и тяжело вздохнул.
— Судьба разбросала нас в разные стороны. Я не знаю, какая участь их постигла. Одного я утерял в Персии, а с младшим — Иванэ — несколько лет жил в Антиохии; затем мы направились в Палестину, но по дороге на нас напали разбойники и похитили сына. До сих пор не могу найти следов его и узнать, кем он был похищен. Думаю, что его убили, иначе он прислал бы известие о себе. Видно, господь сулил кончить мне свою жизнь в одиночестве!
— Вспомни, как говорит наш песнопевец: «Ни одна слеза в мире не пропадет бесследно, и никогда всевышний не оставит человека, если он остается ему верным», — с некоторой торжественностью начал Гагели и, помолчав, веселее добавил: — Никогда радость не приходит одна. Если ты не смог найти своего сына и ты думаешь, что он мертв, то я тебе принес радостную весть о нем. У меня есть основания полагать, что он жив, и ты скоро с ним увидишься!
— Иванэ жив?! — воскликнул Липарит и поднялся. — Не ошибся ли ты? Говори скорей, что ты знаешь о нем? Где ты его видел? — дрожа от волнения, не веря, боясь и сомневаясь, Липарит смотрел на Гагели, жадно ловя каждое его слово. Гагели подробно, не торопясь, рассказал ему об исмаэлитах, о своем пребывании в их замке и о служителе-иверийце, который оказал им неоценимую услугу, помог освободиться из плена.
— Хотя он и скрыл от нас свое имя, очевидно, боясь мести исмаэлитов, — продолжал Гагели, — но, прощаясь, сказал нам: «Найдите на Черной горе, близ Антиохии, Липарита Орбелиани и передайте ему все, что видели и слышали от меня. Он один может спасти меня из плена и открыть вам мое имя». Суди сам, кто другой, кроме сына, мог знать, где ты находишься, и ждать от тебя спасения?!
На глазах Гагели произошла удивительная перемена. Липарит выпрямился, глаза его засверкали живостью и огнем, лицо от радостного возбуждения покрылось ярким румянцем, и весь он так преобразился, что нисколько больше не походил на дряхлого старика, проводившего свои последние дни в пещере.
— Ты принес мне жизнь, мертвого оживил. Кто бы ты ни был, как бы высоко или низко ни было твое положение, ты для меня — вестник с неба, принесший мне спасение. Сын мой жив, и ничто в мире больше меня не страшит!
Он обнял Гагели, выражая ему горячую признательность, и просил его провести с ним ночь в пещере, так как от волнения и радости он лишился сна и больше не мог переносить одиночества.
Утром они сердечно простились, довольные и счастливые своим свиданием.
— В следующий раз я приду к тебе не один, а с тем, кто имеет власть и силу даровать тебе прощение и взять с собой в Иверию, — обещал Гагели. — Ты увидишь царевича Сослана.
Липарит посмотрел на него и во взгляде его одновременно отражались удивление, страх и уважение.
— Всего я ожидал в жизни, но никогда не думал, что встречусь с царевичем Сосланом, — задумчиво ответил он. — Да будет благословенно его имя! А теперь дозволь мне на время отлучиться и выполнить просьбу моего сына. Я возьму быстрого коня и, не замедлив, вернусь обратно. Когда-то исмаэлиты звали меня к себе, и Старец с горы обещал меня укрыть от царского гнева. Наверно, ради этой цели они похитили моего сына, ожидая, что я, рано или поздно, явлюсь к ним, чтобы спасти его. Но не слишком ли поздно я узнал об этом!