— Требуй все, что понадобится, — сказала царица, выслушав его объяснения. — Чего не хватит — закажи в константинопольских мастерских. Помни, что эта священная икона будет покровом и хранителем моего царства, нашей победой и прославлением.
— О, державная царица! — воскликнул Бека в радости, что удостоился милости выполнить такую важную и славную работу. — Все сделаю по Вашему повелению. Икону вставлю в золотое поле и усыплю жемчугами, рубинами, изумрудами и топазами. Пусть блеском своим они прославляют наше великое отечество.
Царица милостиво отпустила Бека, дала ему грамоту на получение драгоценных камней из казны и простилась с ним.
Когда Бека вышел из дворца, его остановил человек в одежде поселянина и тихо сказал:
— Ты был у царицы. Научи, как мне попасть к ней?
Бека смутился. Он видел, что перед ним стоял бедный человек, очевидно, обиженный и искавший справедливости у царицы. Но Бека не имел права выслушивать жалобы на государевом дворе, где проходили на прием именитые вельможи, иноземные послы, и не знал, что ответить и как помочь поселянину.
— Какое у тебя дело к царице? — прервал, наконец, тягостное молчание Бека, отойдя с ним в сторону. В это время подошел секретарь Тамары, поэт Шавтели, который спешил на прием, и стал прислушиваться к их разговору.
— Несколько времени тому назад, — начал поселянин свой рассказ, — по приказу нашего владельца сожгли деревню, где я жил, мы все разбежались в разные стороны. В горах я встретил царского оруженосца, и он, будучи свидетелем моего горя, устроил меня на работу в Хахульский монастырь, а мальчонку моего поставили там стеречь стадо, и мы были сыты. На мою беду наш князь заехал на богомолье в монастырь, увидел меня, узнал, что я там на послушании, рассвирепел хуже зверя, как я смел устроиться на работу без его ведома, мальчонку схватили, уволокли, куда — не знаю, а я успел убежать и скрылся в горах. Князь так и сказал в монастыре, что если найдет меня, то убьет, чтобы другим не было повадно бегать от хозяев. Добрые люди, скажите, что мне теперь делать? Куда деваться? И мальчонку потерял — жалко, и жизнь загублена, и что делать — не знаю! Он жаловался, и слезы текли по его лицу; Бека готов был все для него сделать, лишь бы утешить бедного человека.
— У меня есть место для тебя, — сказал Бека, — в нашем Опизском монастыре я тебя устрою. Но для этого надо испросить разрешение у царицы, иначе, если князь тебя найдет, будет плохо и тебе, и нам. Как тебя звать?
— Вартан. Спасите меня, добрые люди! — взмолился он, обращаясь к Шавтели. — Попросите за меня царицу! Пусть смилуется надо мной и даст жизнь мне и сыну.
Он плакал, а вместе с ним плакал и Бека, но вдруг Вартан оглянулся, весь сжался, в диком ужасе прошептал: — Он! Спасите! — и скрылся.
Шавтели взглянул: на коне, украшенном богатой сбруей, подъехал знатный феодал эристав Карталинии — Рати Сурамели, коротко осведомился, есть ли на приеме Абуласан, и, узнав, что его нет и не будет, быстро отъехал. Шавтели обрадовался, что Сурамели не заметил Вартана, иначе он бросился бы за ним в погоню. Бека стоял ни жив, ни мертв от страха, и Шавтели, который хорошо знал знаменитого мастера по чекану, тихо сказал ему:
— Будь спокоен! Я доложу обо всем царице. Если можно спасти — спасем его. Найди несчастного и помоги!
— Все сделаю! — сказал Бека и потрясенный пошел к Арчилу, чтобы вместе с ним искать беглеца.
Шавтели понимал, что царица была бессильна перед феодалами, которые сидели в своих поместьях, как цари, и никому не позволяли вмешиваться в их отношения с крестьянами. Поэтому он решил действовать с крайней осмотрительностью, чтоб никому не причинить вреда и добиться смягчения участи несчастного. Он был известен как поэт-одописец. Он слагал хвалебные песни в честь Тамары, веря, что Тамара призвана стать оплотом христианства на Востоке, спасительницей Иверии от исконных врагов — сельджуков и персов. Шавтели звал, какими испытаниями и жертвами наполнена была жизнь царицы и сколько у нее было вероломных друзей, покрывавших свое предательство личной мнимой покорности и преданности, а в действительности стремившихся ограничить ее власть и ослабить единство страны. Шавтели был горячим приверженцем Тамары и с искренним воодушевлением восхвалял ее царствование.
Высокий и худой, с проникновенным выражением лица, Шавтели был всегда задумчив и серьезен, никогда не смеялся, был поклонником высоких идей любви, красоты, верности и чести.