Сослан за один миг пережил больше, чем за все годы своих скитаний, так как там никто не угрожал его свободе, он мог беспрепятственно скитаться всюду, избирая для своего местопребывания любую страну. Исаак же, как он прекрасно теперь понимал, не только не выпустил бы его из Константинополя, но заключил бы в темницу и держал в заточении заложником до тех пор, пока царица в обмен не выдала бы ему Алексея Комнена и малолетних внуков Андроника.
Сослан больше не сомневался, что все это было заранее подготовлено его врагами, чтобы он никогда не вырвался из рук Исаака. Он не видел сидевшего сзади Гагели и не мог предупредить его об опасности. Хотя собственная участь казалась ему предрешенной, он решил защищаться до последних сил и не дать наложить на себя оковы. Он обратился к Мурзуфлу, так как считал его главным зачинщиком и подстрекателем императора, и смело заявил:
— Кто распространяет ложные слухи, что Алексей Комнен — жених иверской царицы и мнит завладеть византийским престолом, тому надо снести голову, дабы сей смутьян не распространял заведомой лжи и не вводил в заблуждение императора! Престол Иверии принадлежит мне как будущему мужу царицы Тамары! Никто, кроме меня, не отвечает за то, что делается у нас в царстве! Клянусь храмом Софии, что все слухи о Комненах — ложь и никто в Иверии не думает посягать на Византийскую империю!
Давид произнес свои слова стоя и с такой внушительной силой, что Исаак сразу изменился. На лице его появилась любезная улыбка, и он сделал знак Мурзуфлу не вмешиваться в их беседу. Как Исаак ни ненавидел Комненов и как ни был готов на любую жестокость, чтобы расправиться со своими врагами, но все же он не решился открыто выступить против Сослана, объявившего себя будущим царем Иверии и ехавшего полномочным послом к Саладину. Он решил теперь действовать тайно, чтобы не вызвать нареканий со стороны вельмож и духовенства, пользовавшихся щедротами иверской царицы, и не прослыть в народе тираном и злодеем, чего он больше всего опасался.
Исаак осведомился, сколько времени царевич думает пробыть в Константинополе, и когда узнал, что срок пребывания иверского посольства зависит от его императорского разрешения, успокоился, сделался еще более любезным. Он просил его погостить в столице и пригласил принять участие в празднествах, устраиваемых во дворце по случаю бракосочетания сестры Исаака с одним из знаменитейших крестоносцев — Конрадом, маркизом Монферратским.
Сослан много слышал про геройские подвиги Конрада и несколько удивился тому, что он женится на сестре Исаака, но поблагодарил последнего за любезность и выразил желание познакомиться с прославленным рыцарем Запада.
Казалось, напряженное чувство ненависти, владевшее императором и доводившее его до бешенства, несколько развеялось. Мурзуфл исчез, вслед за ним скрылся Лазарис. Исаак, оставшись один, начал жаловаться на крестоносцев, разорявших, по его мнению, Византию и доводивших империю до полного обнищания своими поборами и грабежами.
— Ваша царица ослепляет всех своей щедростью, и надо удивляться, откуда у нее такое богатство, что рука ее никогда не оскудевает, — с завистью добавил он. — Но чтобы царица не думала, что ее послу и нареченному жениху мы не оказали царских почестей, предлагаю вам своих телохранителей. Они будут всюду сопровождать вас и ограждать от всяких злоумышленников. Их особенно много развелось в городе с тех пор, как здесь основались латиняне!
— Я не боюсь злоумышленников и с юности привык обходиться без охраны, — ответил Сослан. — Сколько бы ни было нападающих, надеюсь, что они все будут отбиты с божьей помощью и ни один из них не уйдет от меня живым.
Спокойные слова Сослана, произнесенные без хвастовства и задора, внушили грекам чувство уважения и почтения к невиданному богатырю, а у Исаака вызвали опасение, что Сослан может оказаться непобедимым при нападении, стража не будет в силах справиться с ним. Теперь он не спускал с царевича глаз, удивляясь его атлетическому сложению и в то же время решая вопрос, как ему тайно задержать иверского посланника, не прибегая к кровавому столкновению, которое кончится плачевно не только для слуг, но и для самого императора. Восстание в столице могло вспыхнуть по любому поводу; еще совсем недавно Конрад Монферратский подавил мятеж, который грозил свергнуть Исаака с престола. Эти соображения побудили его усилить любезность к гостю. Он обещал Сослану предоставить лучший корабль для отбытия в Азию, снабдить его грамотами и оказывать всяческое содействие, какое только понадобится иверскому посольству в сношениях с дамасским султаном. Они расстались внешне дружелюбно, но затаив про себя недоверие и враждебность друг к другу. Исаак взял с него слово, что он прибудет завтра на пир во дворец, обещая за это устроить его скорый отъезд в Палестину. Но как только Сослан, отвесив низкий поклон, отошел от трона, лицо Исаака резко изменилось. Он проводил его взглядом, не предвещавшим ничего доброго, велел немедленно позвать Мурзуфла и удалился с ним в свои уединенные покои.