— Вы правы, — подтвердил Гагели, — ни в коем случае медлить нельзя. Пока совсем не рассвело и нас не увидели.
Сослан, осмотревшись кругом, увидел узенькую дорожку, ведущую к монастырю, и стал подниматься в гору. Он был полон нетерпеливого желания скорей подняться наверх и узнать, в какую часть города они попали, что это за монастырь и можно ли в нем укрыться.
— Не говорил я тебе, что судьба посылает нам избавление! — воскликнул Сослан, когда они поднялись на холм, где стоял монастырь, и увидели знакомые приморские стены вдоль Золотого Рога и древнюю дорогу, проложенную еще во времена императора Валентина. — Ведь это же Пантакратор! Монастырь, построенный Комненами! Здесь укрывались внуки Андроника и похоронены последние Комнены. Как мне помнится, монастырь находится в опале и содержится на средства нашей царицы. Здесь мы найдем приют, нас не выдадут Исааку.
Я вам говорил, что монастырь подходящий, — подтвердил Мелхиседек, — лучше не надо… Идемте!
Не раздумывая, они направились к монастырским воротам, разбудили привратника, дали ему денег и потребовали, чтобы он немедленно провел их к настоятелю по очень важному делу.
Настоятель, по имени Никифор, человек книжный и весьма толковый, несмотря на ранний утренний час, любезно принял их. Узнав, что Сослан является послом царицы Тамары и подвергся преследованиям со стороны Исаака, которого настоятель ненавидел за совершение насильственного переворота и свержение династии Комненов, он поклялся так укрыть их, чтобы никакие хитроумные лазутчики не нашли Сослана и его спутников в тайных помещениях монастыря.
Пантакратор, как и все византийские монастыри того времени, имел несколько дворов, соединенных между собою переходами. Он был заполнен пристройками и садиками и, благодаря тому, что стоял над обрывом, мог служить прекрасной крепостью, где легко было обороняться в случае нападения. Помимо того, Пантакратор имел еще то удобство, что он был скрыт за холмами (его не было видно из города) и открывался только с моря, так что преследователи не догадались бы искать здесь иверийцев, если бы даже и вели поиски во всех частях Константинополя. Настоятель Никифор предоставил им помещение в глубине монастыря, совершенно уединенное, с отдельным садом и выходом, с подземельем, никому неизвестным, наполненным саркофагами и мраморными изваяниями. Здесь началась отшельническая жизнь Сослана, так как Гагели из-за сломанной ноги временно поместили в келье Никифора. К нему был приглашен для лечения старый лекарь, умевший искусно сращивать кости при переломах и обязавшийся в короткий срок поставить на ноги своего пациента. Для соблюдения тайны Сослан не посещал церковь и совсем не соприкасался с монахами, так что никто из них не мог бы даже случайно разгласить о его пребывании в Пантакраторе.
Благодаря принятым предосторожностям, жизнь Сослана протекала спокойно. Он увлекся чтением книг, а по вечерам вел долгие беседы с Никифором об истории прошедших веков, о познании духов обществ и, главное, о причинах падения и гибели великих империй.
Находясь в бездействии, отрезанный от общения с внешним миром Сослан поручил Мелхиседеку собирать для них новости и подыскать подходящего человека для посылки в Иверию.
Мелхиседек успел за это время вместе с другими слугами перенести вещи в монастырь, он ежедневно бывал на пристани, следя внимательно за всеми кораблями, приходившими и уходившими из Константинополя.
— Не могу понять, — говорил Сослан Никифору, — что привело Византию к такой катастрофе. Лет десять тому назад я учился в Константинополе, здесь процветали наука и искусство. Ничто не предвещало такой страшной смуты, какую я вижу сейчас.
— Многие тому есть причины, — задумчиво отвечал Никифор. — Прежде всего, народ возбужден полным пренебрежением правительства к его интересам и угрозой порабощения со стороны латинян, но самое главное, — Никифор глубоко вздохнул, — это наша вина. В наиболее грозные моменты своей жизни народ находил опору в духовенстве, особенно в монастырях, а сейчас он лишился и этой опоры. Ни среди высшего духовенства, ни среди монашества нет такой силы, которая встала бы перед царем на защиту народных интересов и проявила бы истинную любовь к отечеству! Нет никого, кто решился бы смело сказать правду, указать путь к спасению!
— А разве Исаак или Мурзуфл эту правду послушают, — возражал Сослан, — для них важно не благо народа, а только свои выгоды и честолюбие.