Тамара поняла, что Юрий больше не мог спокойно выносить свое ложное положение при дворе. Терзаемый стыдом, уязвленным самолюбием и злополучной любовью, он взирал на ее верных слуг, как на личных врагов, и собирал себе новых приближенных, какие могли в будущем стать яростными противниками Сослана. В таких обстоятельствах поход, предпринимаемый Юрием и горячо поддержанный Чиабером, несомненно, для всех них являлся спасением. Он давал надежду, что царь увлечется славой, сменив праздную и наскучившую ему жизнь на боевую и полную опасностей, постепенно забудет про царицу и обретет душевное спокойствие.
Вспомнив про письмо киликийского царя Льва, просившего ее защитить армян от сельджуков, Тамара обратилась к Захария с предложением.
— Давно я думаю помочь нашим братьям-армянам, как делал мой отец. Отогнав турок от Армении, мы защитим и наши границы, — затем, обернувшись к Юрию, милостиво добавила, — не мне противиться твоему желанию, направленному на благо нашего отечества. Сегодня же вечером приму вас с амир-спасаларом и мы вместе обсудим, когда и в каком порядке наши верные войска выступят к границам. Тебе надлежит предводительствовать над ними!
Согласие Тамары, ее ласковый взгляд, доверие, оказанное ему, как будущему предводителю похода мгновенно изменили угрюмое настроение Юрия. Он сразу сделался любезным, веселым и обходительным со всеми, как и в первые дни своего приезда в столицу Иверии. Эта разительная перемена не укрылась от наблюдательных глаз Чиабера. Он обменялся с Русудан взглядом, дав понять, что благоденствие и процветание Иверии в зависимости от расположения царицы к царю, и призывал верную союзницу умолить племянницу не отталкивать от себя Юрия и быть более благосклонной к нему.
Смотр кончился военными играми, метанием копья, джигитовкой; молодые рыцари, стремясь показать перед царицей свою отвагу и ловкость, с такой горячностью и изяществом предавались военным состязаниям, что Юрий распорядился выдать щедрые награды особо отличившимся воинам. Теперь, когда он надеялся видеться с Тамарой, жизнь представлялась ему такой обольстительной и приятной, что он одинаково радовался как мастерству рыцарей, так и солнечным лучам, весело освещавшим Дидубийское поле. Оно казалось ему самым привлекательным и живописным местом из всех мест, какие только он видел во время своей скитальческой жизни. Невольная жалость овладела сердцем Тамары, но она больше всего боялась и избегала этого чувства. Оно одно могло изменить ее отношение к Юрию и склонить на милость, а милость неминуемо привела бы к измене Сослану и к нерасторжимому союзу с русским князем. Поэтому она быстро удалилась с ристалища вместе с теткой, сославшись на неотложные государственные дела и на необходимость рассмотреть их, прежде чем она примет царя с Мхаргрдзели. Глубокие и беспрерывные вздохи Русудан, грустный, озабоченный вид не оставляли ни малейшего сомнения у Тамары, что ее спутница стремится скорее начать задушевную беседу и излить жалобы по поводу ее сурового обращения с Юрием.
— Что ты хочешь мне поведать? Говори, не бойся! — поощрила ее к высказыванию Тамара, и Русудан, как всегда, прежде чем приступить к сетованиям, залилась слезами.
— Душа моя! — говорила она жалобно, но мягко, без упреков, что сильнее всего действовало на царицу. — Я не имею покоя с тех пор, как в дом отца твоего вошел новый царь, которого постигло жестокое искушение. Его слезы и стоны могли бы тронуть и самые камни, но та, кто милости свои щедро изливает на всех окружающих, остается равнодушной к его страданиям. Не твой ли друг в своих песнях неумолчно повторял: «Влюбленного даже и враги жалеют». Как ты можешь быть столь бесчувственной и лишать милости того, кто больше всего в ней нуждается?!
— Странно мне слушать твои неразумные речи, — строго прервала Тамара жалобы Русудан, показывая, что ее невозможно склочить к уступкам, противным чувству долга и справедливости, — разве ты не знаешь, что скорей смерть закроет мои очи, чем я нарушу данную мной клятву о верности. В свое время я предупреждала русского князя, что ему не следует вступать на престол, который по праву принадлежит другому. Если он, вопреки разуму и моим указаниям, пожелал выполнить невыполнимое, то никто не может быть ему утешителем, кроме бога.
— Достоин осуждения тот человек, который принял твою клятву и связал тебя на всю жизнь! — воскликнула Русудан, решившись во что бы то ни стало побороть упрямство Тамары. — Как можешь ты идти вопреки воле народа, и брак, освещенный церковью, превращать в посмешище для людей и в страдание для мужа? Не повелевает ли тебе церковь подчиниться ее закону и не уклоняться от выполнения супружеских обязанностей? Тем самым ты успокоишь страну и снимешь с себя позор бесчадия. Не забудь, что в твои годы промедление опасно, ты можешь оставить Иверию без наследника, и твои враги завладеют ею.