— Не могу тебе сказать, Бека, — с чувством благодарности произнесла она, — как я довольна твоей работой, и не знаю, как оценить и наградить твое усердие и старание на пользу нашей церкви. Скажи мне, в чем ты нуждаешься, как мне достойно возвысить и отблагодарить тебя?!
— Всемилостивая царица! — воскликнул Бека, — не нуждаюсь я ни в чем, кроме Вашей милости и благоволения! Да будет эта работа во славу творца нашего, кто дал нам жизнь и разум!
— Да будут твои слова, мой дорогой Бека, вечной хвалой твоей мудрости! Из нашей казны тебе будет отпущено все потребное, и даю тебе царское слово, что любая твоя просьба будет немедленно мною исполнена! Я никогда не оставлю тебя, и жизнь твоя отселе будет охраняться нашим престолом.
Бека едва удержался от слез и не знал, что ему ответить царице. От сильного, но скрытого волнения краска выступила на его бледном лице, он хотел говорить и не мог.
— Что с тобой, Бека? — заметив его смущение, тихо спросила царица. — Я вижу, что у тебя что-то лежит на сердце. Поведай мне всю правду, не бойся! Если что случилось в монастыре — говори! Я приду к вам на помощь! — Наступило молчание. Затем Бека вынул хранившийся у него на груди под одеждой сверток и, повалившись к ногам царицы, промолвил:
— Простите Вашего верного раба, державная царица. Выслушайте милостиво, что я скажу Вам. На днях из Константинополя в Опизу прибыл монах с тайным поручением от какого-то важного лица, передал мне этот сверток и велел немедленно отвезти его иверийской царице. Кто он и кем он прислан, мы не могли допытаться. Он сказал мне только одно: «Вези царице! Царица все знает. А меня не расспрашивай!» И, так как работа у меня была вся готова, собрался и приехал в столицу.
По знаку Тамары он поднялся и передал ей большой пакет, обвязанный тесемкой. Царица развернула с большим волнением таинственный свиток и среди духовных песнопений на греческом языке она с удивлением увидела письмо, лежавшее отдельно, написанное на небольшом куске старого пергамента.
«Милостивейшая царица! — читала она. — Смиренный и убогий Ваш раб Никифор всегда возносит молитвы за Вас, моля всевышнего умножить лета Вашей жизни, утвердить и возвеличить Ваше царствование!
Согласно Вашему изволению, двое Ваших усердных богомольцев вместе со слугами благополучно отплыли в святую землю, напутствуемые моим пасторским благословением, воссылая за Вас к небу горячие благодарственные молитвы.
Да сохранит Вас всевышний и ниспошлет Вам свою милость!
Никифор».
Царица глубоко задумалась над этим загадочным посланием. Она несколько раз перечитала его, стараясь понять смысл необычайного письма и разгадать его содержание. О каких двух богомольцах со слугами мог писать ей Никифор, когда она никого, кроме Сослана и Гагели, не посылала в Палестину и никому не давала на то своего изволения?
После недолгого раздумья Тамара утвердилась в мысли, что письмо могло касаться только Сослана и Гагели и что Никифор был лицом, у кого они скрывались и кому поручили известить ее о своем отъезде. Тамара была так обрадована и взволнована этим неожиданным известием о Сослане, что больше не могла продолжать беседу с любимым мастером и отпустила его, пригласив на следующий день в Анчисхатскую церковь. Бека упал к ее ногам:
— О, любезная царица! — взмолился он. — Окажите мне такую милость, отпустите меня в Опизы! Не могу я оставаться в столице, где не буду иметь покоя ни днем, ни ночью! — И тут же Бека рассказал ей, что по повелению царя он должен теперь остаться в столице и заняться таким важным делом, как выработка эмалевых изделий для Иверии.
Сообщение Бека встревожило Тамару, она поняла, что приказание царя имело какое-то большое значение.
— Успокойся, Бека! — сказала она, подумав. — Я поговорю с царем и постараюсь исполнить твою просьбу. Иди с миром!
Бека ушел. Наконец, она осталась одна, испытывая глубокое чувство радости от сознания, что близкие ей люди спасены от гибели.
Она забыла обо всем, что происходило в Иверии. Забыла о предстоящем свидании с Юрием и перенеслась мыслью в далекую Палестину, где теперь находился Сослан со своими спутниками и где должна была произойти встреча с султаном Саладином.
ГЛАВА IV
Был уже вечер, когда Астар вошла в покои царицы, встревоженная ее долгим молчанием, и доложила, что главнокомандующий Мхаргрдзели и царь просят принять их и что они ждут ее в приемном зале.