Давид Сослан и Гагели знали, находясь еще в Иверии, что германский император Фридрих Барбаросса, стремясь снискать расположение римского папы, снарядил огромную армию для борьбы с Саладином и, не дожидаясь остальных крестоносцев, отправился вместе со своим войском в Палестину. Хорошо помня о страшном поражении, понесенном немецкой армией во втором крестовом походе под предводительством Конрада III, Фридрих Барбаросса принял все меры, чтобы избежать ошибок своего предшественника. Но тщетными оказались все его усилия. Голод, лихорадка — бич Азии, чумная эпидемия, трудности горных переходов и беспрерывные нападения турок превратили его многочисленную, хорошо снаряженную армию в жалкое сборище изнуренных людей, быстро таявшее по мере приближения к Палестине.
К довершению катастрофы, не дойдя до Палестины, Фридрих Барбаросса утонул в реке Селеф. Лишившись своего полководца, последние остатки его войск рассеялись по окрестностям, а многие, не пережив несчастья, покончили с собой. Не менее печальная участь постигла и сына Барбароссы, Фридриха Швабского, который никак не мог найти место, чтобы похоронить кости своего отца, и возил их с собой до тех пор, пока, наконец, и сам не последовал за ним в могилу.
Гибель немецкой армии доставила большую радость Саладину, который неожиданно для себя освобождался от одного из сильнейших противников, а крестоносцы теряли союзника с огромной армией, прибытия которой они нетерпеливо ожидали. Но вместе с тем, как узнал Гагели, немцы приобрели своими неудачами такую дурную славу на Востоке, что крестоносцы избегали соединяться с ними, боясь, что их постигнет тот же злой рок, который преследовал немцев.
— Судьба наказывает их за высокомерие и гордость, — заметил Сослан, — и если они не образумятся, то лучше было бы не вступать им в борьбу с сарацинами и не обрекать заранее себя и других на неудачу.
— Во избежание несчастья лучше не встречаться с ними, — заключил Гагели, — надо принять все меры, чтобы не попасть в их лагерь.
Весной с первым же кораблем Давид Сослан и его спутники отплыли в Акру, куда незадолго до них со своим флотом явился английский король Ричард Львиное Сердце.
Чем ближе становилась Палестина, тем более возрастало их волнение, так как само море, усеянное парусными судами, своим необычным видом напомнило о несметном скоплении народов, о битвах и собранном здесь воинстве со всей Европы и Азии.
Акра лежала на обширной равнине, которая с севера ограждалась горою Сарон, а с востока — горами Галилейскими и с запада — Средиземным морем. Огромные башни поднимались на ее стенах: между ними выделялась так называемая башня «Проклятая». Рощи и сады покрывали окрестности Акры, на холмах возвышались виллы богачей, а на скатах гор раскинулись деревни.
С моря была видна — крепость Акры, высившаяся на уединенной скале среди морских пучин, и за Акрой — раскинувшийся обширный христианский стан, больше похожий на город, чем на военный лагерь. Позиция Акры была защищена самой природой, и начатая крестоносцами осада, несмотря на ряд кровопролитных битв и решительных сражений, пока не сулила им близкой победы.
Сойдя с корабля рано утром на берег, где происходила высадка европейцев, Сослан со своими спутниками прямо направился в христианский стан, вынужденный, таким образом, с самого первого момента прибытия в Палестину связать свою судьбу с судьбой крестоносцев.
На берегу стояли датчане, фрисландцы и другие воины Севера, которые охраняли высадку христиан, прибывших морем из Европы.
Войдя в стан, Сослан и его спутники очутились в укрепленном городе, который был так хорошо защищен от неприятеля, что даже опытные лазутчики с трудом могли туда проникнуть. Кругом были вырыты рвы, воздвигнуты стены, и осадные машины крестоносцев день и ночь громили твердыни Акры. Саладин раскинул свои шатры позади христианского стана, расположившись со своими войсками на горах Кайзанских, откуда был виден берег моря. Он не допускал выхода крестоносцев из занимаемого ими места, постоянно сзади нападал на них, так что, осаждая Акру, крестоносцы были сами осаждены и крепко заперты Саладином в своем убежище. На далеком пространстве, какое только можно было окинуть взглядом, развевались знамена мусульманских ополчений.
Гагели, благодаря хорошему знанию европейских языков, в тот же день узнал обо всем, что делалось в лагере, и вернулся озабоченный и крайне встревоженный.
— Мы попали сюда, как в западню, — сообщил он, — в самом стане все пути строго охраняются тамплиерами. Перебежчиков убивают на месте. Но если бы мы даже и вышли отсюда, то на краю равнины все проходы заняты мусульманской стражей, которая никого не пропускает в свой лагерь. Саладин находится недалеко, но пройти к нему невозможно. Нас примут за лазутчиков или изменников и расправятся с нами без всякой пощады. Кто позволит в такое время перевозить золото Саладину?