В самый разгар сечи, когда победа была почти в руках франков, на правом крыле появился всадник на белом коне с отрядом телохранителей, бесстрашно врезался в середину боя и остановил отступавших мусульман. Гагели поразился, с какой быстротой и умением он снова ввел в битву свои расстроенные войска, поднял мужество сарацин и заставил их не только отразить все атаки крестоносцев, но и ударить на них с такой силой, что сразу внес в ряды франков смятение и беспорядок. Всадник носился перед войсками на белом коне, воодушевляя мусульман, своим присутствием, установив порядок на правом крыле, он быстро укрепил середину и оттуда пронесся на левую сторону. Вскоре победа была исторгнута у крестоносцев, конница дрогнула, но Сослан продолжал сражаться впереди всех, не допуская мысли о бегстве, мужеством своим ободряя рыцарей, которые дрались рядом с ними.
Сраженный ударом Сослана, упал на землю эмир, особенно яростно нападавший на него, но конь его вырвался и поскакал к крестоносцам. Сарацины погнались за ним и врезались в конницу франков. Распространился слух, что христианская рать побеждена и рассеяна, дружины, объятые ужасом, искали спасение в бегстве. Сарацины, воодушевленные успехом, бросились вслед за ними, и в начавшемся беспорядке Гагели потерял из вида Сослана.
Наступившие сумерки закрыли ратное поле. Один из рыцарей, бывших с Сосланом, передал Гагели, что видел, как неустрашимый витязь промчался назад к стану защищать его от нападения сарацин.
Гагели вместе с остатками разбитой конницы Конрада Монферратского вернулся в стан и тут узнал страшную весть: Сослан, окруженный сарацинами, как главный трофей, взят в плен.
Мелхиседек все также неподвижно стоял у входа, узнав о пленении своего господина, заплакал горькими слезами. Однако он не потерял мужества и твердым голосом произнес:
— У нас есть золото. Отдадим его за выкуп царевича. Я слышал, что пленниками здесь торгуют, как рабами. Пока мы живы, жив будет и царевич!
Гагели, онемев от ужаса и скорби, ничего не ответил Мелхиседеку, решив про себя во что бы то ни стало найти скорей герцога Гвиенского и заставить его вырвать Сослана из плена.
В тот же день, поздно вечером, когда бой утих, прискакал гонец от короля Филиппа и попросил Гагели немедленно следовать за ним. Король с почетом принял его в своем шатре.
— Сей герой не останется в плену! — сказал он твердо и решительно, показывая, что на его слова можно вполне положиться. — Мы войдем в переговоры с Саладином об его выкупе. Надеюсь, что этот великодушный государь не оставит моей просьбы без последствий.
— Мой господин в состоянии сам за себя заплатить хороший выкуп! — с гордостью произнес Гагели, думая о том, что больше нечего прикрываться перед королем. — Наши царские казнохранилища полны, мы здесь можем предложить значительную сумму золота для его выкупа.
Как он и предполагал, услышав о золоте, Филипп проявил самое живое участие к судьбе Сослана, решив приложить все усилия к скорейшему освобождению его из плена.
— Клянусь святым Бенедиктом, — сказал он, — что Саладин не тронет твоего господина, так как мы сегодня же вечером пошлем к нему наше посольство. Но открой мне правду, кто твой господин? И будь уверен, что французский король сделает все необходимое, чтобы спасти жизнь благородного рыцаря.
Сомнение овладело душой Гагели, он некоторое время молчал, боясь раскрыть правду Филиппу. Помня, однако, что сейчас самое важное было спасти его из неволи, он вскоре склонился к мысли открыться перед Филиппом, умолчав только о посольстве к Саладину, которое, вследствие пленения царевича, теперь само собой отпадало.
Видя его нерешительность, Филипп сделал знак, чтобы удалились присутствовавшие при беседе приближенные витязи, и произнес ласково:
— Доверься мне! Помни, что слово французского короля нерушимо, он умеет хранить чужие тайны!
— Ваше величество! — воскликнул Гагели, удивленный его мягким обхождением. — Наша державная царица Тамара, августейшая повелительница Иверии, взяла с нас клятву, что мы не будем разглашать, кто мы такие. Мой повелитель — иверский царевич, Давид Сослан, облечен высокими полномочиями царицы. Греческий патриарх, как известно, предал проклятию франков, а наша иверская церковь находится в подчинении у Византии. Царица, как верная дочь церкви, будет сильно огорчена, если из-за нашей неосторожности последует разрыв с Византией. До нас же дошли сведения, что константинопольский император Исаак всюду разослал своих лазутчиков, чтобы навредить нашей царице, могуществу которой он очень завидует. Поэтому мы скрываем свое пребывание здесь. Да будет Вам одному известна наша тайна, дабы не подпасть нам под тягчайшее церковное наказание и не навлечь на себя проклятий!