— Зря Имбата согласился, чтобы его сменили, — сказал кто-то. — Что там ни говори, а он виноват ничуть не больше Кависты.
— Но он же сам признал, что больше не может быть нашим старостой, — возразил другой. — Лучше прямо об этом сказать, чем делать дело, которое тебе не под силу.
— Ну а сами-то мы что сидим сложа руки? — воскликнул третий. — Кависта вон не испугался голландцев!
— Ну и что?
— А то, что я буду чувствовать себя виноватым, если голландцы победят. Я тоже хочу с ними драться!
— Кто же тебе мешает? Иди. А я, например, и не подумаю.
— Боишься, что тебя убьют?
— Еще чего скажешь! Но я считаю, что все это бесполезно. Не сегодня-завтра голландцы схватят Кависту. Да и с чем воевать, если даже ножи у нас отняли! Вон, смотрите, опять солдаты идут! Думаете, им захотелось подышать свежим воздухом?
И в самом деле, солдаты вышли из крепости не на прогулку. Это был патруль, обязанный следить за порядком в кампунге. Подойдя к насторожившимся лонтор-цам, они приказали им немедленно разойтись по домам и предупредили, что отныне жителям Лонтора запрещается собираться группами. Нарушившие приказ будут заподозрены в содействии заговорщику Кависте.
Люди расходились нехотя. Они вынуждены были уступить тем, кто сильнее. В этот несчастливый день все шло вкривь и вкось. Работа валилась из рук. Не сиделось дома. Еда в горло не шла.
К полудню стрельба, доносившаяся из леса, стихла. Тем тревожнее стали биться сердца лонторцев. Что это означало? Неужели конец? Неужели голландцы перебили весь отряд Кависты?
Бездеятельное выжидание тяготило, становилось невыносимым. Особенно для тех, кто всей душой был с Кавистой, кто так же, как он, ненавидел врагов и хотел прогнать их с Лонтора.
Несколько человек, собравшись тайком, решили, не теряя времени, пойти на выручку Кависте.
Шли кружным путем, осторожно, чтобы не наткнуться на голландцев. Долго они плутали по лесу, пока наконец не разыскали Кависту и его людей.
Они нашли их в самой глуши на небольшой полянке, с одной стороны которой высились, наподобие крепостной стены, каменные глыбы.
Кависта сидел на одном из камней, обхватив голову руками. Несколько его товарищей стояли тут же, другие бродили по поляне. Все были охвачены тревожным ожиданием.
Прибывшим из кампунга обрадовались, бросились навстречу, засыпали вопросами. Но когда узнали о том, что происходит в кампунге, воцарилось еще более тягостное молчание. Негодование, бессильную ярость, отчаяние — вот что испытали сейчас эти люди.
— Да, мы обречены, — медленно произнес Кависта. — Многих уже нет с нами. Они убиты, Голландцы выгнали нас из нашего лагеря. Там остались припасы. Здесь у нас ничего нет. Скоро начнется голод. А тут еще плохие вести из кампунга…
— Не отчаивайся, друг, сказал Умбада. — Еще несколько часов — и солнце сядет. Сейчас нам нельзя и носа высунуть. Зато ночью возьмем свое.
Да, скорее бы ночь! — сказал Кависта. — А то ведь как на горячих угольях сидим.
— Нечего ждать ночи! — воскликнула Супани. — Надо сию минуту выступить против врагов!
— Не спеши, дочка, — остановил ее Самбока. — Если бы наши силы были равны, мы не сидели бы здесь, не ждали ночи. А раз голландцы сильнее, надо ждать. Ведь ночью они будут в лесу как слепые.
— Сидим тут, прячемся, — как затравленные звери, упорствовала Супани. — Смотреть тошно!
— Мы и есть затравленные звери, — с горечью сказал Кависта. — Нас преследуют, мы должны прятаться.
— А по-моему, лучше погибнуть, сражаясь с врагом, чем прятаться от него.
— Потерпи, дочка, — повторил Самбока.
…Было около трех часов пополудни.
Еще каких-нибудь три часа — и солнце скроется за горизонтом, спасительная тьма окутает землю. И тогда они нападут на голландцев. Всего три часа… Но время тянется так медленно, что кажется, не три часа, а три года томиться им в этом ненадежном убежище, ожидая каждую секунду смерти. Начинал мучить голод. И от этого становилось еще тоскливее.
Кависта все сидел, не двигаясь, на своем камне. Сло-нявшиеся бесцельно люди то подсаживались к нему, то вставали и опять принимались расхаживать взад и вперед. Некоторые сидели прямо на траве, опершись спиной о камни и тщетно пытаясь бороться с подступавшей дремотой. Супани не могла найти себе места: то принималась точить наконечник копья, то вскакивала и ходила из стороны в сторону, сжимая кулаки, так что ногти больно впивались в ладони. Самбока был спокойнее остальных и настойчиво уговаривал Супани «потерпеть еще немножко».