— Да, так вот. Я осмотрел место преступления и выявил кое-что интересное.
Панкратов молча пил чай, не сводя глаз с Антонова. Тот сделал ещё один глоток и отодвинул чашку подальше.
— Во-первых, сейф был вскрыт весьма необычным способом: замок был словно выплавлен неким аппаратом, способным разогревать металл до очень высокой температуры.
— Так, так!
— А во-вторых, — Антонов полез в карман кожаной куртки и достал деревянную фигурку волка. — Вот! — он протянул её Панкратову. — Вот это я нашёл в сейфе вместо драгоценностей.
Панкратов отставил в сторону на ломберный столик чашку с чаем, взял в руки фигурку повертел ею несколько секунд, затем вернул её Антонову.
— У меня тоже есть такая штучка.
Он встал подошёл к закрытому бюро из красного дерева, поднял крышку, поводил глазами, вынул откуда-то из глубины такую же фигурку и поставил на стол рядом с антоновской. Антонов с любопытством осмотрел второй экземпляр и удовлетворённо кивнул.
— Она! Один в один!
— Ну, не совсем один в один, ибо невозможно одному человеку сделать абсолютно идентичные образцы. Но то, что автор у этих игрушек один — несомненно.
— И кто же он? — Антонов заёрзал на стуле, даже не веря такой удаче — раскрыть преступление в один вечер.
— Видите ли... молодой человек, судя по почерку, по деталям, по вот этой фигурке и выплавленному замку, я бы мог сказать, что это — Лёнька Зверев, по прозвищу Волк, но меня смущает одно обстоятельство.
— Что за обстоятельство?
Панкратов снова вернулся в кресло и накрылся пледом. Он задумался ненадолго, потом спросил:
— Вы сказали, что ювелир Бронштейн ранен в грудь ножом?
— Совершенно верно!
— Так вот, Волк никогда не шёл на мокрое дело.
— Значит, кто-то хочет, чтобы мы подумали, что это Волк?
— Это ещё ничего не значит, молодой человек, — раздражённо ответил Панкратов.
— Почему?
— Да потому, что такой аппарат есть только один в нашем городе. И им обладает банда Лёньки Зверева. По крайней мере, до декабря шестнадцатого года обладала, когда я последний раз поймал его. Ему дали восемь лет по совокупности, но по милости революционеров, всего через каких-то полгода он уже вышел на свободу, и что в итоге? А в итоге мы имеем новое преступление.
Панкратов в очередной раз поднялся и стал нервно прохаживаться по комнате. Антонову страшно хотелось курить, но он почему-то (возможно, по старой памяти) боялся этого человека и даже боялся попросить у него разрешения закурить. Чтобы заглушить это своё желание, Антонов придвинул к себе чашку с остывшим чаем и сделал несколько глотков.
— Мне нужно побывать на месте преступления. Тогда я могу с большей или меньшей вероятностью ответить на вопрос: замешан ли в этом преступлении Волк. Как вы на это смотрите?
— Константин Семёнович, машина у подъезда и я буду весьма рад, если вы согласитесь со мной проехать к ювелирному магазину, — Антонов аж весь засиял от радости, потирая руки. Удача сама плыла к нему.
— Мне нужно пять минут, чтобы собраться.
— Я жду вас в машине, — Антонов поднялся и направился к выходу.
Десяти минут хватило Панкратову, чтобы осмотреть место преступления, при этом он недовольно качал головой.
— Это же безобразие! Так истоптать место преступления. Сколько ценных улик осталось на подошвах этих дилетантов.
Он вышел на улицу. Антонов за ним. Постояли несколько минут, дыша воздухом. Затем Панкратов направился к автомобилю. Остановился у самой дверцы.
— Процентов на девяносто — это Лёнька Зверев. А покушение на убийство ювелира? Возможно, он не вовремя появился в своём магазине. Впрочем, какие сейчас времена! Государственные перевороты, совершенные насильно никогда на пользу обществу не шли. Отвезите-ка меня домой, Александр... Степанович?
— Да, память у вас блестящая, Константин Семёнович, — усмехнулся Антонов.
Поймать Зверева было не так уж и сложно. Он особо и не пытался прятаться, полагая, что в этой анархии властям будет не до его персоны.
8
Начало июля 1917 года — пожалуй, первый момент истины для большевиков, наступивший после победы Февральской революции. Неудачная попытка государственного переворота едва не стоила жизни всей партии. Ведь тогда большевики были пока ещё на задворках социалистического движения. Так, на I съезде крестьянских Советов в мае семнадцатого года было всего лишь девять представителей РСДРП(б), а на I съезде рабочих и солдатских Советов в июне семнадцатого — всего лишь 105 делегатов из 1090. Да и в самих Советах заправляли меньшевики и эсеры, которые были на первых ролях и во Временном правительстве. Поэтому не мудрено, что любое недовольство проводимой правительством политикой автоматически списывалось на оппозиционеров-большевиков. И когда 3-4 июля в Петрограде вспыхнули стихийные волнения солдат, матросов и рабочих, в этом тут же обвинили большевиков. Справедливости ради нужно отметить, что последние не сразу определились с отношением к этим волнениям, но в конце концов возобладала точка зрения одного из большевистских вождей, Льва Каменева: