Так, во время одной из поездок, Муравьёву пришлось заночевать с Ишиным в одной крестьянской избе. Утром проснулись, а Ишин смотрит на Муравьёва и ухмыляется:
— А вы, оказывается, во сне гутарите...
Муравьёв едва заметно вздрогнул, но, к счастью, в тёмном углу избы Ишин этого не заметил, а Муравьёв быстро взял себя в руки:
— Мешал спать?
— Да не так уж чтобы...
— Ну, тогда всё в порядке.
Кажется, на сей раз пронесло. Но с тех пор Муравьёв, если приходилось ночевать с кем-то из антоновцев, старался просто не смыкать глаз. И от этого ещё больше нервы расшатывались.
В другой раз Ишин во время ужина начал неторопливо, не упуская подробностей, рассказывать, каким образом антоновцы пытают взятых в плен красноармейцев. Не отрывая взгляда от лица "члена эсеровского ЦК", он говорил о том, что на днях участвовал в особенно интересном деле.
— Наши-то удальцы пилили красноармейцу шею пилой. Кричал он, ох, кричал, мать честная, — не без удовольствия рассказывал Ишин. — И то сказать: пила была тупая да ржавая, ею нешто сразу перепилишь. Да и шея — не дерево, пилить неудобно.
Тем не менее, на лице у Муравьёва не дрогнул ни один мускул. Увидев это, председатель губкома СТК сразу замолчал.
Муравьёв-Петрович продолжал ездить по сёлам и деревням. В одном из сел попали как раз на митинг. Пришлось выступить и Муравьёву по личной просьбе Ишина. Но не успел он разговориться, как вдруг прозвучал удар церковного колокола — знак тревоги для антоновцев. Участников сходки как ветром сдуло.
— Красные! — крикнул кто-то из антоновцев.
Ишин побежал, увлекая за собой Муравьёва. За ними побежала охрана. Конский топот всё приближался.
Антоновцы огородами пробрались в противоположный конец села и вбежали в убогую избёнку. Не обращая никакого внимания на хозяйку, прижавшуюся к стене, один из партизан мигом бросился к печке, стал на колени и начал выгребать из-под печи мусор. В образовавшееся отверстие полез сначала Ишин, затем Муравьёв, а за ним уже все остальные. Под печью оказался глубоко вырытый тайник, в котором запросто могло разместиться до десяти человек. Последний из антоновцев завалил за собой отверстие хламом.
Долгое время антоновцы сидели в полной темноте, молча, вдыхая запах плесени и мышей. Наверху слышны были топот сапог красноармейцев и их разговоры.
— Туточки воны, десь у сэли. Конэй побросалы, та поховалыся.
По украинскому говору было ясно, что в селе появились котовцы. Они обыскали практически все дома, где жили мало-мальски зажиточные крестьяне. И невдомёк им было заглянуть в эту убогую хижину, где жила одна забытая всеми старушка. Впрочем, именно на это и делали ставку антоновцы, когда рыли в её доме укрытие.
Впрочем, не меньше антоновцев не желал быть обнаруженным в данном случае и сам Муравьёв: ведь в случае их поимки, красноармейцы не будут разбираться, кто есть кто. А о том, что Тухачевский приказал не брать пленных, а расстреливать всех подряд, Муравьёв прекрасно знал. Не найдя никого, котовцы покинули село.
Муравьёв решил, что пора уже приступать к самому главному: попытаться вывезти в Москву хоть кого-то из руководителей антоновщины. Он попросил собраться весь штаб Народной армии и там огласил новость, якобы привезённую им из Москвы, из ЦК партии левых эсеров:
— Товарищи, на конец июня в Москве намечен съезд антибольшевистских сил. Члены нашего ЦК крайне заинтересованы в том, чтобы тамбовские товарищи были на этом съезде широко представлены. Но чтобы соблюсти демократические принципы, нам нужно провести губернский съезд СТК, на котором и избрать делегатов на московский съезд. ЦК партии делегировал мне полномочия по подготовке и проведению губернского съезда, но вы же понимаете, что без вашей помощи мне провести его не удастся.
— Так какие проблемы у вас, товарищ Петрович? — председатель тамбовского губернского СТК Иван Ишин посмотрел в лицо Муравьёву. — Съезд мы организуем живо и без всяких проволочек. И место подберём, чтоб никакая чека не подобралась. Дату только назовите.
— Дату? Дата должна быть как можно ближе к дате проведения московского съезда.