Вот как мне об этом поведала одна старая женщина, которой в то время, в 1919 году, было 11 лет. Эта женщина в свое время была хорошо известна в Тамбове — она была преподавателем в педагогическом училище имени Ушинского. Речь идет о Хлебниковой, которой, к большому сожалению уже давно нет среди нас. Она беседовала с писателем А.И. Солженицыным, когда тот в нашем городе пытался собрать материал о Тамбовском восстании. Помяни Господи ее светлую душу, она помнила многое и передала это другим. Она хорошо помнила казаков генерала Мамантова, которые без единого выстрела заняли Тамбов и отдыхали в нем три дня, прежде чем продолжить свой легендарный рейд в историю России. День, когда казаки взяли Тамбов, особенно отложился в ее памяти. Вот что она мне рассказала в саду, сидя на скамеечке за столом:
"Раннее утро 18 августа 1919 года запомнилось мне очень хорошо. Моя мама утром готовила для нас вот здесь наш неприхотливый завтрак. Я только что встала, и мама попросила меня принести ведро воды с колонки, которая находилась за воротами нашего дома. Схватив пустое ведро, я, напевая песню, кинулась за калитку к колонке. Выйдя на улицу, я обратила внимание на то, что нигде не было видно прохожих, хотя было уже часов 7 утра и их в это время всегда было много на улице. Но я тут же об этом забыла и стала набирать воду. Напор воды был слабый, и вода тоненькой струйкой шла в ведро. Вдруг из-за угла, со стороны кладбища показалась небольшая кавалькада всадников. Они скакали по мостовой, и что-то непривычное было в них для моего глаза. Позже я поняла, что меня удивило в них. Я часто видела конных красноармейцев — их обычно при езде в седле кидало, а эти на своих конях сидели в седлах как влитые. Заметив на улице мою одинокую фигурку у колонки, один из всадников, отделясь от остальных, быстро направился в мою сторону. Подъехав, он поздоровался и спросил, правильно ли они едут по направлению к Большой улице (ныне Советская улица. — Б.С.). Я ему в ответ кивнула головой и сказала, что правильно. Он меня поблагодарил и сказал: Спаси Христос. Я оторвала свои глаза от струйки воды, которая вяло бежала в ведро, и подняла их на кавалериста. На его плечах тускло блистали серебром офицерские погоны, а на груди два креста и какие-то медали, а когда он стал разворачивать коня, на его шароварах алели казачьи лампасы. Он поскакал к ожидавшим его конникам, а я, оставив у колонки ведро, вбежала во двор и что есть мочи завопила: "Мама! Мама! У них погоны на плечах!" Мать, бросив летнюю плиту, выскочила на улицу, но там уже никого не было, только из-за угла Кирпичной улицы (сегодня улица А. Бабеля) еще доносился цокот копыт коней о булыжную мостовую. Мама взяла ведро, и мы с ней направились во двор. Она меня подробно расспросила, что я видела, а потом осенила себя крестным знамением и промолвила: "Слава тебе Господи!"
После завтрака мама меня послала в лавку за хлебом, который ей давали по карточкам, и я увидела, что лавка закрыта и около нее собралось довольно много женщин, которые волновались, почему ее не открывали. В это время вдоль улицы ехали несколько казаков. Один, спешившись, подошел к женщинам и спросил их: "Что случилось?" Женщины стали ему жаловаться, что не открывают лавку. Казак, сняв с себя карабин, прикладом сбил замок и вошел во внутрь лавки, а потом, выйдя оттуда, сказал, что хлеб есть в лавке и пусть они заходят туда и берут его. Бабенки вмиг ворвались в лавку и стали хватать булки хлеба. Какая-то расторопная бабенка сунула и мне большую булку хлеба. Потом кто-то из них наведался в подсобку и, выйдя оттуда, сказал: "Бабоньки, там все есть! Коммунистам оставлено". Все кинулись туда и на полках увидели сыры, сухую колбасу, ящики с печеньем, сахар, чай и еще много всего такого, что коммунисты местного значения жрали втихаря от нас. Бабы все это начали хватать, насыпав и мне в сумку килограмма два конфет "Раковая шейка", и дали коробку печения, сказав: беги к мамке, пусть она скорее бежит сюда. А тем временем одна из казачьих групп разъезда достигла базара и повернула на Гимназическую улицу, которую в прошлом году большевики переименовали в Коммунистическую, и подъехала к зданию Совдепа, где до него была городская управа (сегодня здание мэрии — Б.С.). Подъехав к зданию, один из казаков сорвал красный флаг и кинул его под копыта своего коня. Три казака, спешившись, вошли внутрь здания. Они были поражены, увидев, как навстречу им из-за стола поднялся китаец-"интернационалист" и лихо вскинул руку к козырьку краснозвездной фуражки, отдавая казакам честь. Казаки засмеялись, а офицер процедил сквозь зубы: "Взять мерзавца". К китайцу подошел казак и, сняв с него маузер в деревянной колодке-кобуре, толкнул его к выходу.
В эту ночь охрану несли везде китайцы, и казакам пришлось снимать их часовых по всему городу. Коммунисты, убегая, забыли впопыхах снять китайцев. Вслед за разъездами в город стали входить основные силы конной группы генерала Мамантова. По мостовой прогрохотала казачья артиллерия и прошло несколько броневиков. Жители города, поняв, что в город входят белые, все высыпали на улицу встречать их. Женщины в слезах радости целовали пыльных станичников, засыпая их цветами. Народ их тут же назвал «братиками», да так и звали их всех, пока они находились в городе. Позже генерал Мамантов скажет, что нигде его казаков не встречали так хорошо, как в Тамбове. Каждый их старался угостить, кто чем мог. Хотя горожане при коммунистах и жили впроголодь, но в садах и огородах уже поспевал урожай, и тамбовцы делились им с казаками. А в город входили казаки и калмыки (калмыки вместе с казаками участвовали в войнах и кампаниях — Б.С.). Казаки размещались в Тамбове на отдых. На углу Семинарской и Большой улицы в здании уездного Совдепа был снова взят китаец. И когда его оттуда выводили казаки, горожане его у них отбили и казнили самосудом. Дело в том, что наемники китайцы служили у коммунистов за деньги и при этом отличались жестокостью по отношению к русскому населению. Они были карателями-палачами — в городе их все звали «ходя-ходя», потому что, неся конвойную службу, они при следовании арестованных горожан, торопили их прикладами винтовок, покрикивая при этом «ходя-ходя», что означало «ходи-ходи». Их считали выродками. Они расстреливали людей по приказу коммунистов и были верны им как собаки. Естественно, что население города их ненавидело. Они себя вели по-хамски и довольно высокомерно".[24]
Рабочие вагоноремонтных мастерских при въезде в город на автомобиле встретили генерала Мамантова хлебом-солью. Он их поблагодарил и попросил, чтобы те с почестями похоронили священника отца Александра, о котором те ему рассказали. А вечером того же дня К.К. Мамантов выступил в «Узловом» клубе железнодорожников с речью перед рабочими вагоноремонтных мастерских, железнодорожниками, гимназистами и молодежью города. После чего добровольцы сразу же стали записываться в народную дружину, примкнув к Белому движению. В Тамбове был сформирован Офицерский полк, а из окрестных крестьян — Крестьянский полк, в который также вошла и часть бывшего тамбовского гарнизона. Военным комендантом города Тамбова был объявлен сухой закон на все время пребывания в нем казаков. Молодежная дружина вместе с казачьими патрулями несла в городе патрульную службу, охраняя общественный порядок, а когда казаки покинули город, ушла вместе с ними.
Казаки были встречены населением в Тамбове с радостью и любовью. А потом фальшивомонетчики от истории будут врать, что Тамбов они залили кровью, совершая грабежи и еврейские погромы. Но давайте разберемся сами. Тамбов казаками был взят без боя и без единого выстрела. Его пятнадцатитысячный гарнизон частью разбежался, а частью перешел на сторону казаков. Где же та большая кровь, о которой потом писали советские «историки»? Ее не было. Затем эти демагоги сказали, что казаки в Тамбове устроили грабежи. Но население они не грабили, а у коммунистов никогда своего ничего не было, и они сами жили грабежом. Коммунисты потом писали, что казаками были ограблены тамбовские храмы и увезены ценные иконы в золотых и серебряных окладах. Пусть кто-нибудь назовет хоть одну церковь, которую якобы ограбили казаки, — не было этого, все казаки — православные христиане и не могли грабить свои храмы, они все были верующими. Это сделали сами коммунисты, правда чуть позже. Коммунисты дописались даже до того, что, мол, обоз с награбленным в Тамбове добром был длиной где-то 150 километров. Как такой длинный обоз мог пройти через линию фронта? Казаки, которые совершали броски по 80 верст в сутки, не могли никак с собою тянуть такой обоз. Он бы явился их немедленной гибелью, так как против них даже был брошен С.М. Буденный со всей своей конницей, не говоря уже об остальных войсках.