Тимур усаживается.
‑ Вы здоровы?
‑ О, да.
‑ Здорова ли Айджал?
‑ Конечно.
‑ Но на лице у вас написана тревога.
‑ Отец, – начинает Тимур, но Абдаллах знаком руки просит воздержаться, с умилением прислушиваясь к пению перепелки. Заточенной, как и другие птахи, в ажурные клетки напротив.
‑ Слышите, она приветствует утро. Вот отчего я люблю это время. Ах, как замечательно! Т‑с‑с!...
Абдаллах действительно полностью во власти пения перепелки.
‑ Сейчас ей ответит другая – слушайте…
Через какое‑то мгновение откуда‑то из глубины сада за розарием доносится пение другой перепелки.
‑ Слышите? Ах, как прекрасно! Они говорят между собой! На своем языке! Одна здесь, другая там!
Тимур согласно, но на деле маскируя раздражение, кивает головой.
‑ А розы мои! Знаете откуда они завезены?
‑ Из Самарканда? – не очень умело подыгрывает Тимур.
‑ Нет! Нет! Розы из Хоросана – да! Да! Из Хоросана! Предлагаю подойти к ним и вы ощутите их аромат… любви.
Абдаллах подводит к одной из пышных клумб с розами, восторженно, почти шепотом произносит:
‑ Ощущаете?
‑ Да.
‑ Что?
‑ Запах – вы правы – любви…
‑ А эти шипы! Не кажется вам, что они. Как доблестные воины, оберегают изящные головки любимых женщин. А теперь, сын мой, я охотно выслушаю: что заставило придти в такой ранний час? Только, пожалуйста говорите… мягче… Не спугните музыку утра…
‑ Я слышал, что наш высокочтимый отец отцов – да, будет милостив к нему Аллах! – собирается на охоту.
‑ Да, конечно. В следующем месяце, а что?... Хотя догадываюсь: Хусеин рассказывал об этой… злополучной стреле – разве не так?
‑ Поражаюсь вашему умению читать чужие мысли: именно об этом я хотел напомнить. И дать совет…
‑ Совет? Кому? Мне?
‑ Пусть отложит эмир охоту.
‑ Но это невозможно.
‑ Почему?
‑ Я знаю отца, – нюхая розу, – говорит Абдаллах, – он никогда не отступится от своего решения. И к тому же… эта стрела – бог знает что. Отец знает об этом. Ему стало смешно. Он же терпеть не может… малодушия… и к тому же, как сказано в книгах, в одну реку невозможно войти дважды.
‑ Это сказал, кажется, греческий мыслитель, – говорит Тимур.
‑ Похвально, – в это время внимание Абдаллаха захватывает пение перепелки и, немного послушав пение птахи и возвращаясь на свое место, он добавляет: – Хорошо, я попрошу отца – он тебя примет, но ты сам скажешь о своих… тревогах… а сейчас послушаем… посидим рядом…
‑ О, прекрасно! – едва ли не полушепотом продолжает Абдаллах, отец Хусейна и Айджал.
46
И снова дворец эмира Казангана. Пышный интерьер помещений в восточном стиле с охраной у дверей. Тимур подходит к дверям.
‑ Тысячник Тимур сын Торгая, – представляет он себя стражникам.
Тотчас двери перед ним открываются. Тимур следует через проем в следующее помещение. Однако впереди его проходит глава стражников – подает знак следующей двойке стражников, застывших у следующей двери – те открывают двери. То же происходит во время прохода его в третье помещение, четвертое и т.д. Вот – тронный (назовем так) зал эмира Казангана.
‑ Тысячник Тимур сын Торгая, – докладывают эмиру.
Эмир Казанган – его застаем мы у окна в стороне от трона – в приветствии поворачивает голову.
‑ Верно, верно: ведь ты тысячник. Ну, конечно, тысячник! – будто запамятовав, а теперь “нечаянно вспомнив” произносит Казанган. В таком возрасте и уже тысячник! Наслышан о твоих подвигах! Ну, ладно – о подвигах поговорим в следующий раз…
Тимур пытается деликатно остановить монолог эмира, но тот, заметив, что визитер собирается говорить, “неумолимо” продолжает:
‑ Знаю! Знаю! Ни слова – о стреле! Неужели у меня нет ничего другого, над чем следует поломать голову!? Отложить охоту!? Ты представляешь какой переполох это вызовет у людей!? Что подумают люди, если я отменю охоту! Если догадаются о причинах отмены!? Что их эмир робок? Трус? Боится выйти из своих покоев? У владельцев злых языков слепые глаза и тонкие шеи. Это хорошо, что ты, Тимур сын Торгая, понял меня с полуслова. А сейчас о другом.
‑ Я весь – внимание, отец, властелин необьятного Мавераннахра.
‑ Ты верно сказал – “необъятного Мавераннахра”. Что по твоему значит Мавераннахр?
Тимур несколько озадачен.
‑ Что!?
‑ Мавераннахр – великая держава.
‑ Великая, но, ты прав, и необъятная – на юге, в … Кабуле… Кундузе… Хусейну удалось навести кое‑какой порядок. А на севере… тут пошаливают люди твоего дядюшки – не пойму, что не хватает… Хаджи Барласу!? Все у него есть, все ему дал!... Или… тот же Самарканд – кажется, вот он под рукой, а не обнимешь. – Печально заключает эмир Казанган, – а на востоке все это на руку монголам Туглук Тимур радуется нашим слабостям.
‑ Я сын Торгая, а не Хаджи Барласа. У тысячи моих воинов – тысяча сабель и тысяча щитов. Они готовы встать грудью за вас, отец! За Мавераннахр!
‑ Ты просил принять и я тебя принял, но не думай, что это делаю из желания выслушать советы любого. Твои тем более. Забудь о советах, которые ты мне собирался дать, а бери с собой надежных тебе людей и отправляйся в… Самарканд…
‑ В Самарканд? Зачем!? – невольно вырвалось у Тимура.
‑ Ты удивлен? Спокойнее… Не в ссылку – нет, Тимур сын Торгая, я тебя не ссылаю – Я тебя отправляю с поручением…
‑ С поручением? – старается сдержать изумление Тимур.
‑ Да, с поручением, – говорит эмир, – и с поручением важным для меня. Для нас. Для Мавераннахра.
‑ Я готов выполнить любую вашу волю.
‑ Верю, – продолжает эмир, – взгляни вон туда! – Он показывает столик, на котором высятся песочные часы. – Дела в Самарканде, подобны песку, – подходит к часам,‑ я хочу, чтобы песок этот сыпался, – переворачивает часы, – в ту сторону, которую пожелаю я, а не те, кто жирует в Самарканде.
‑ Что я должен сделать?
‑ Представь: завтра на Мавераннахр пойдут монголы – как мы их встретим? Сколько воинов выставит Самарканд? И как он думает их выставить? Меня интересует о Самарканде все.
‑ Но там Джамаль со своими людьми, – как бы вскользь, замечает Тимур.
‑ Этот кривой безглазый Джамаль! – говорит раздраженно Эмир. – Пусть крепко запомнит: твоими устами буду говорить с ним я! Твои действия – мои действия! – берет в руки свернутую в трубку бумагу, отдает ее Тимуру, – здесь все сказано… Кроме одного: Я имею ввиду вот что: у Джамаль очень длинный язык и очень, как точно сказано тобой, тонкая… шея. Самарканд должен выставить тысячу! Самарканд обязан содержать эту тысячу! – добавляет, хитро прищурив глаза.
47
Тимур возвращается через те же помещения, в одном из которых мы видим группу людей, видимо, очередных на аудиенцию к эмиру. Среди них – Абдаллах, который, увидев Тимура, окликает его:
– Тимур!
Абдаллах отводит зятя в сторонку, интересуется:
‑ Отец не принял твой совет – я был прав?
‑ У вас божий дар предвидения, отец.
‑ Ах, о каком даре речь! – игриво отмахивается Абдаллах, – Что впереди нас ждет вот – вопрос.
‑ Меня – Самарканд. Для вас у нас – никаких тайн. Великий эмир – и да дарует Аллах ему долгую жизнь! – отправляет меня с поручением в Самарканд, – делится новостью. Тимур.
‑ В Самарканд? Какое поручение? – заволновался Абдаллах.
Однако Тимур изобразил всем видом нечто, что говорило о желательности данную ситуацию держать в секрете, да так, что Абдалах невольно, забыв об осторожности, обернулся – действительно там, за спиной, «очередники», как по команде, прекратив беседы, «навострили уши» к его диалогу с зятем.
‑ О, Самарканд! Самарканд! – вздыхает Абдаллах, – Самарканд подобен сладостному сну! Закрою глаза и вижу: сады, сады!