‑ Ты думаешь, что это сделал Долон? – спрашиает у него товарищ.
‑ Нет, не Долон. Помнишь, скотный базар на окраине Самарканда. Помнишь парня, который глотал слюни при виде игреневого коня?
Товарища наконец‑то осенила догадка:
‑ Ты думаешь, что это дело рук молокососа? Ты этому веришь, Камарадин?
‑ Мы все когда‑то были молокососами, мы все когда‑то держались за сиськи матери.
‑ Но мы тюрки, а не барласовцы! И наш тотем – волк!
‑ Хорошо, пусть будет так – это не имеет большого значения. Барласовец – тот же тюрок! Мусульманин! Он также верен принципам Ислама!
‑ А что имеет значение?
‑ То, что он умеет натянуть тетиву лука – вот что!
‑ И все?
‑ Нет не все, Садридин. Важно то, что я узнал этого человека…
‑ Ты знаешь, кто он?
‑ Да, его зовут… Тимур! Ты хорошо слышишь?
‑ Значит, все‑таки…
Камарадин воздевает руки, сжатые в кулак, кричит, почти впав в транс:
‑ Тимур! Будь проклят! Клянусь, я найду тебя и ты ответишь за сое злодеяние!...
11
На узких улочках кишлака барласовцев редкое оживление: по ним герои‑пастухи, гонят “вражеский” табун… Среди погонщиков лошадей – знакомые туркмены…
‑ Идут! Идут! – слышится отовсюду.
На улочки выбегают люди и, конечно, в первую очередь дети.
‑ Едут! Едут!
К заборам устремились женщины, пожилые и девушки; из‑за заборов их головы напоминают головки подсолнухов.
Обмениваются свежей информацией старухи:
‑ Говорят, вражья стрела сразила Долона сына Эренжена.
‑ А сражение возглавил сын Торгая.
‑ Тимур?
‑ Да, он. Вот тебе и мальчишка!
Какой‑то молодой человек выкрикивает: “Хвала Тимуру!” “Хвала барласовцам!”, его одергивает пожилой мужчина: – “Тихо! Придержи язык за зубами – тебя слышат!” – он кивает в сторону человека, который действительно с болезненной подозрительностью глядит на них.
А между тем по ту сторону глиняного забора происходит вот что. К Тимуру подъезжает Чеку, говорит:
‑ Ах, как на тебя смотрит Жамбы!
‑ Какая из них Жамбы?
‑ Ты не в состоянии отличить среди обыкновенных камешков прекрасный лал!...
Но и без подсказки приятеля Тимур – а он довольно резко своей статью, излучающей ауру настоящего богатыря‑молодца, выделяется среди своих товарищей…
‑ Ну‑ка, мигом отсюда! – отстраняет от стены девушек некая дородная тетенька. – Марш! Марш!...
Все (также весело) отпрянули от забора в глубину двора. Кроме одной, очаровательной Жамбы, которая, не в силах скрыть свои чувства, смотрит на уходящий вглубь улочки табун, вернее, на одного из погонщиков – на Тимура. Тот также как бы под гипнозом глаз девушки оборачивается. На какое‑то мгновение их взгляды встречаются. Впервые. И такое впечатление, что для них это самое сладостное, чарующее мгновенье…
‑ Какие у нее прелести – у меня текут слюнки! – говорит Чеку.
Тимур оборачивается, однако за забором уже никого нет.
‑ Не забывай, что этот замечательный лал специально богатые родители готовили для… Долона… А может быть для Саллеха…
‑ Закрой свою пасть шакал! – говорит Тимур и с нарочитой серьезностью бьет приятеля камчой по спине…
‑ Ой! Ой! Убивают лучшего джигита из барласовцев! – в тон подыгрывает Тимуру Чеку, разумеется, ничуть не обидевшись.
А там вдали по‑прежнему слышаться (постепенно, правда, затухая) ликующее: “Едут!” ”Едут!”…
12
Тимур, Чеку и другие барласовцы.
Чеку преподносит Тимуру мешочек с монетами:
‑ Это плата за лошадей…
Тимур долго перебирает в ладонях монеты, внимательно, явно размышляя, смотрит в глаза Чеку, смеется. Следом смеется и Чеку. Но вот оба как бы разом умолкают и Тимур спрашивает тихо:
‑ Что делать с… этим?
‑ Тебе, Тимур, половина, остальное… поровну! – моментально приходит в себя Чеку.
Воцаряется напряженное молчание, которое, опять же тихо, выговаривая казалось бы каждый слог в слове, прерывает Тимур:
‑ Все – для всех! Каждому поровну!...
И смотрит в глаза поочередно каждому…
13
Панорама гор постепенно переходит в панораму предгорий, чем‑то напоминающую холмогорья, а те в свою очередь, в степь, покрытую каменистой почвой и скудной растительностью.
А вот и оазис – по обеим сторонам реки – террасы, густо заросшие деревьями, кустами шиповника, барбариса, разнотравьем… В зарослях едва приметна тропа – по ней, что‑то напевая себе под нос, едет… Чеку. Чеку явно доволен собой, останавливает коня, говорит себе:
‑ Ты молодец, Чеку Барлас! Никто лучше тебя не умеет так ловко натянуть тетиву на лук! А орудовать саблей!? Где она, родная? Ага, вот она! – Чеку тут же, не сходя с седла коня, проделывает несколько взмахов саблей, похваливает себя: – Вот так! Ай, да, Чеку! Ну и ловок же ты! Тебе бы еще и невесту… такую, как… эта Жамбы… Ах, какое у нее личико! А эти… – вдруг испуганно обрывает он фразу, останавливает коня, прислушивается…
Где‑то неподалеку слышаться мужские голоса. Чеку привязывает коня за ветвь дерева, незаметно сходит с тропы, ловко крадется среди деревьев. И не напрасно, ибо вскоре на одной из полян он видит небольшую, из 4‑6 человек, группу взрослых мужчин из своего кишлака. Нетрудно догадаться, что речь идет о чем‑то тайном и, безусловно, серьезном…
‑ Кто сказал, что это он повелел угнать табун?! – спрашивает, горячась один из них.
‑ Об этом знают все, – огрызнулся второй.
‑ А мы кто!? – вопрошает, еще более горячась, первый.
‑ Да, кто? – поддерживает третий. – Мы братья Долону или… безмозглые сурки?
‑ А кто этот… Тимур! – не теряет прежнюю инициативу первый…
‑ Собака, которую родила навозная куча – вот кто!...
‑ Он убил Долона. Об этом говорят всюду. Позор нам!
‑ Смерть ему!
‑ Но может быть его предать суду? Нашему, барласовскому?
‑ Что наш, что шариатский суд – одно и то же…
‑ Что!? – в гневе вскакивает на ноги первый.
‑ Мы, братья Долона, мы главы племени и решение за нами…
‑ Смерть! Всему роду Торгая.
‑ Смерть! Сегодня же!
‑ Они хотят всех нас, барласовцев, взять в руки.
‑ Все за это решение? Кто против пусть покинет нас…
Заговорщики молча остаются на месте. Чеку бесшумно покидает свой “наблюдательный пост”: на цыпочках удаляется…
14
А вот он уже мчится по заросшей тропе, огибая неровности рельефа… мчится по степи, подгоняя коня камчой…
15
Двор Торгая, отца Тимура. Длинная пристройка типа конюшни. Тимур, очевидно, только что приехавший откуда‑то, расседлывает своего коня. Входит взволнованный Чеку:
‑ Смотри, у меня трясутся руки и я не в силах натянуть даже тетиву лука! Кто скажет, увидев сейчас меня, что я лучший… э… воин‑барласовец! Я не в состоянии вытащить саблю из‑за пояса! Я развалина, чтоб мой язык отсох, прежде, чем молвит слово…
‑ Довольно! – обрывает резко и вместе с тем дружески Тимур – Дело не в твоем языке – выкладывай.
Чеку просит Тимура наклонить к нему ухо.
‑ Здесь нет никого, кроме нас. Выкладывай!
‑ Беда! – наконец‑то решается говорить Чеку.
Тимур принимает серьезный, насколько это возможно, вид, машинально подставляет ухо.
‑ Тебя, хотят… того… – Чеку Барлас проводит острием ладони себе по горлу.
‑ Кто?
‑ Известно кто – братья, дядья Долона, – Вот эти глаза видели, а этими ушами я слышал… Только что…
Тимур мгновенно преображается, лицо его становится озабоченным…
‑ Они придут… ночью… но ты не отчаивайся… Я с тобой!...
Чеку входит в свою роль:
‑ Я их! – но увидев на лице Тимура нечто тревожное, умолкает – Что делать? Может быть пока не поздно, махнуть отсюда… В Кеш?, Самарканд?...