– Хотел спросить у послов, – сказал Тамерлан после некоторого молчания. – Проезжали ли они через Султанию и виделась ли с моим сыном Мираншахом?
Когда послам перевели этот вопрос, они несколько воспрянули духом, обрадовавшись, что разговор перескочил на более реальную тему, закивали головами.
– Ну и как он, мой Мираншах? – спросил Тамерлан. – Не произвел ли он впечатления человека, повредившегося в уме?
– О нет, – снова обрел дар речи дон Альфонсо. – Сеньор Мираншах весьма и весьма учтив и отличается мудростью. Мы застали его за важным занятием – он сносил старый квартал города, чтобы на его месте возвести новый.
Слышавшие этот ответ со вздохом переглянулись между собой. Давно уже доходили до Самарканда слухи о том, что третий сын Тамерлана, Мираншах, повредился в уме и высшим наслаждением для него стало смотреть, как ломают дома. Этому дикому и безрассудному развлечению он мог предаваться часами.
Тамерлан сильно опечалился.
– Значит, ломает… – пробормотал он. – Покуда его отец строит, он ломает… Отец… строит… Отец много понастроил. А скажите-ка мне еще, уважаемые послы, вы видели по пути ко мне какие-нибудь совсем необычные строения?
– Что именно имеет в виду сеньор Тамерлан? – снова растерялся дон Альфонсо.
– Ну, к примеру, башни из человеческих черепов.
Дон Альфонсо проглотил от страха язык. В его памяти всплыла одна такая башня на полпути от Султании до Рея[44], стоящая посреди развалин некогда большого селения, которое Тамерлан приказал сровнять с землей за непокорность его жителей.
– Мы видели такие башни, – ответил вместо дона Альфонсо дон Гонсалес. – Они производят впечатление.
Тамерлан неожиданно остался полностью удовлетворен таковым ответом и, обращаясь к своим придворным, громко объявил:
– Дети мои! Взгляните на этих замечательных посланников, которых мой сын, эмир Толедо, самый лучший из всех франкских государей, направил ко мне, дабы засвидетельствовать свою горячую любовь. С этого дня я приказываю считать франков одним из великих народов на земле и благословляю сына моего, эмира Энрике. Дорогие послы, я благодарю вас за привезенные дары, но поверьте, я был бы рад, если бы вы даже приехали с пустыми руками, а только с одним сообщением о том, что мой сын Энрике жив и здоров.
Когда всю эту, столь неожиданную уже, любезность перевели послам, у них закружилась голова от счастья. Они все трое разом вскочили и стали низко кланяться. Дон Альфонсо даже рванулся было облобызать руку великого эмира, но вовремя вспомнил, что у чагатаев это не принято. Тамерлан велел вести послов на холм, расположенный за дворцом. Там, в тени высоких карагачей, уже был расстелен огромный дастархан.
– Ну а теперь мы хотим побеседовать с послом из Китая, – сказал Тамерлан, надкусывая сочный персик.
Глава 11. Тамерлан оказывает прием послу китайского императора
– И это все? – спросил Тамерлан, рассматривая огромную керамическую рыбу величиной с добротного тигрского сазана, расписанную белыми, голубыми, синими и серебристыми красками.
– Она даже не фарфоровая, – сообщил минбаши Джильберге, сопровождавший подарок от китайского императора.
– Каково же ее предназначение? Это сосуд для вина?
– Увы, хазрет, – отвечал немец, – она цельная и ничего нельзя поместить внутри нее.
– Значит, в ней кроется какой-то смысл, – задумался Тамерлан, – Этой рыбой хан Тангус[45] хочет что-то веское сказать мне. Тем более что, кроме нее, не прислал никаких других подарков. Эй, мудрецы! Что может значить эта рыбина?
Придворные задумались вместе со своим государем. Мавлоно[46] Абдулла Лисон предположил, что это, возможно, не просто рыба, а какой-нибудь необычный инструмент – геометрический или астрономический. Другой мавлоно, Алаутдин Каши, высказался за то, что это эталон какой-либо весовой единицы. Окбуга Мирза сделал более простое предположение:
– Китай – это наш будущий улов. Улов – рыба. Хан Тангус хочет показать, что он готов подарить свою империю нам.
– В таком случае он бы прислал огромную глиняную хрюшку, – усмехнулся подошедший в это мгновенье Ахмад Кермани.
– О! Ахмад, ты как раз вовремя, – оживился Тамерлан. – Каково будет твое предположение насчет этой рыбы? Что имел в виду проклятый хан Тангус, посылая мне эту дуру?
– Возможно, что он наслышан о твоих намерениях идти на него войной и остается при этом холоден, как рыба, – ответил Ахмад.
45
Хан Тангус – презрительное прозвище, данное китайскому императору Чжай Цзиканю, означающее «хан свиней». Дело в том, что Чжай Цзикань родился в год Кабана и объявил свинью священным животным, однако не запретив китайцам употреблять свинину в пищу.