Забрав мешок с телеги, я заставил Йована еще раз повторить этот адрес на случай, если потребуется меня найти, и поднялся на боковое крыльцо. Звонил долго, потом стучал — из квартиры пахло жареным, но открывать явно не торопились. Наконец дверь скрипнула и сквозь щелку на меня уставился недобрый мужской глаз:
— Чего надо? Здесь работы нет!
— Повежливей, уважаемый. Мне нужна Ольга Борисовна Сабурова.
— А ты кто такой?
Ну на ты, так на ты.
— Я ее сын, а ты кто такой?
С господином Зедичем мы друг другу не понравились с первого взгляда и потому все время до прихода Сабуровой с занятий провели в разных углах — я перебирал притащенное, Зедич делал вид, что страшно занят бумагами.
Муттер вошла настороженная, не иначе Зедич успел ей нашептать, но увидела меня и кинулась навстречу:
— Володя!
Тело само метнулось ей навстречу, хотя разум четко понимал, что эта некогда очень красивая женщина, к сорока годам располневшая и постаревшая, мне совсем чужая.
После ахов, охов и слез согрели воды, я с наслаждением вымылся, затем откопал маленький атлас и прикинул дорогу к морю — чем дальше, тем меньше мне хотелось оставаться в Югославии. Белград-Загреб-Сплит или Белград-Сараево-Сплит? Первый путь комфортнее, второй безопаснее, на нем итальянцы вместо усташей и немцев. Значит, второй. С тем и заснул.
До завтрака и за ним разговор шел ни шатко ни валко, пару раз Сабурова поджимала губы, но не выкладывать же планы при непрерывно жующем Зедиче, шнырявшем туда-сюда в подтяжках?
Наконец, Зедич водрузил на голову шляпу, застегнул пальто, холодно поклонился и оставил нас наедине.
— Это кто? — задал я неприятный вопрос.
— Квар… — начала было Сабурова, но смешалась, отвернулась, схватилась за платочек…
Потом, собравшись с силами, ответила:
— Володя, ты уже взрослый, ты понимаешь, как одинокой женщине тяжело…
— Понятно. Ольга где?
— В пансионате, учится. Драган, то есть господин Зедич, устроил.
— Немедленно забери ее оттуда.
— Зачем? — даже отшатнулась муттер.
— Затем, что самое позднее через неделю Белград оккупируют немцы и я не поручусь за безопасность женского пансиона.
Она вздрогнула:
— Немцы цивилизованная нация!
— Да-да, я видел, как они цивилизованно разбомбили и расстреляли колонну беженцев. И вот еще что. У тебя сохранились документы на девичью фамилию? Отлично, тогда срочно перепиши себя, Сергея и Ольгу.
— Идти в полицию сегодня и просить поменять фамилию на немецкую? — горько усмехнулась Ольга Борисовна. — Ну-ну, ничего умнее придумать не мог?
Черт, точно. Самое, блин, подходящее время. Что же делать, что же делать…
— А нет ли знакомых из числа сотрудников немецкого посольства?
— Они интернированы со вчерашнего дня.
— К ним можно попасть? С передачей или еще как?
— Господи, да что тебе дались новые документы? — всплеснула она руками.
— Не только мне, фольксдойчам будет гораздо легче выжить.
— Ты такой… расчетливый, — прищурилась муттер, — и взрослый…
— На войне взрослеют быстро. Да, можешь купить мне городскую одежду? Немного денег у меня есть…
— Я спрошу по соседям.
За час я прикинул, что взять с собой в дорогу и что нужно добыть — например, не помешают хороший нож, зажигалка, ботинки, рюкзак. Пощелкал пистолетиком, убрал подальше православный крестик, шифроваться буду под немца. Рауш фон Траубенберг, ага. Глядишь, и выгорит с немецкими документами, а пока я собрал старые бумаги Владимира Сабурова, а то беспачпортным как-то совсем неуютно. Кстати, надо хоть посмотреть как настоящий паспорт выглядит…
Из книжечки с фото Верицы Проданович выпал сложенный листочек папиросной бумаги с карандашными строчками «В случае, если со мной что-либо случится, заклинаю сообщить моей сестре, Милице, по адресу Белград, Карабурма, собственный дом Продановичей. Молюсь за ваше здоровье».
Карабурма? Это вроде совсем рядом, километра три, а неведомой Верице я обязан как минимум пистолетиком и деньгами. Тащиться туда, конечно, в лом, но не исполнить такую просьбу совсем не по-человечески. Ладно, добреду, только с бумагами разберусь.