— Чего уставился?
— А? — выпал я из размышлений. — Да вот, думаю, не коммунист ли ты.
— Не твое дело, — он резко отбросил окурок и зашагал в сторону.
— В любом случае, удачи!
Бровастый бросил на меня взгляд через плечо, но не остановился.
Ракией я догнался уже в поезде, после того, как дали сигнал на посадку. В черной боснийской ночи я впервые задумался — а ждут ли меня в Аргентине? Будет ли там ощущение, что я среди своих или меня убьет ностальгия?
Хотя там всего лишь ностальгия, а здесь убить могут люди.
Утром в Сараево вошли панцеры 14-й танковой дивизии и наш поезд прибыл прямо в лапы Вермахта. Вокруг с немыслимой быстротой разворачивался орднунг, в городе уже действовала немецкая комендатура и всех пассажиров немедля загнали в станционный пакгауз на проверку документов. И вот тут передо мной встал вопрос — как представляться? Рейспас могут спалить сами немцы, удостоверение банатского шваба даже мне казалось липовым, так что я сжал в руках бумаги Сабурова. Пока дождался вызова на сортировку, весь извелся — большую часть сразу отводили под замок, потому решил демонстрировать беспредельную радость:
— Как я счастлив вас видеть, майне Херрен!
— Руссиш? — удивленно спросил откормленный вояка, раскрыв мои документы.
— Найн, Балтен-дойче.
— Почему фамилия русская?
— Родители считали, что в славянских странах, — тут я постарался скорчить презрительную грмасу, — трудно жить с немецкой фамилией.
— Где они?
— Отец десять лет как умер, — печально потупиля я, — муттер в Белграде.
— Где живет, фамилия?
— В Професорской колонии, — назвал я адрес. — Рауш фон Траубенберг.
Фельджандарм задал еще несколько вопросов и, видимо удовлетворился, что муттер после погромов отправила меня пробираться к дяде в Сплит, что в армии я не служил по возрасту и что как только все успокоится, мы с дядей тут же выедем в Белград.
Сверкнув напоследок начищенным горжетом с золоченым орлом, немец отпустил меня. Я вышел на последних крохах выдержки и плюхнулся на ближайшую скамейку, меня не остановило даже то, что она стояла вверх ногами — не иначе, опрокинуло при бомбежках.
В отличие от Белграда, разрушения здесь имели вид редкий и бессистемный, как потом оказалось, город бомбили итальянцы. Даже скорее не бомбили, а обозначали бомбежки. Но вот чего в Белграде и в помине не было, так это нагловатых парней, нацепивших черные пилотки с буквой U, флагов с бело-красной хорватской шаховницей и афишек на латинице. Под заголовком «Проглас новог начелника Сараево» жителей извещали, что они теперь живут не в Королевстве, а в независимом государстве Хорватия.
По улицам, вслед за бронетехникой и «Опель-блицами» танковой дивизии проехалась машина с громкоговорителем, немцы объявили комендантский час и я заставил себя подняться — на поиск жилья оставалось не так уж много времени. Прикинув, что рядом с вокзалом ловить особо нечего, минут пять шагал в сторону от железной дороги, а потом начал стучаться в каждый дом. Повезло в девятом по счету, на Скоплянской улице, где пожилая тетушка, глянув в мои честные глаза, сдала мне даже не комнату, а целую пристройку размером в пол-комнаты. С пансионом, но за такие деньги, что в Белграде можно снять номер в отеле — в Сараево все цены заметно выше столичных. Ну нет тут удобного пути по Дунаю, есть только узкоколейка, оттого и дороговизна.
Свои небольшие припасы я подъел еще в Рогатице и по наводке хозяйки отправился на местные фуд-маркеты, предварительно рассовав по щелям конурки лишнее. Жилье я выбрал правильное — почти самая окраина города, под невысокой грядой. Там же, у последних домиков торговали прямо с телег. Не успел я запасти вкуснющей домашней сланины и каменной твердости сыра, как из-за возвышенности донесся залп.
То, что на войне стреляют, неудивительно, но залп слишком уж вразнобой означал, что это не регулярные части, а некое ополчение или партизаны. Но для партизан рано, а с оружием шляться могут себе позволить только усташи и это наводило на очень неприятные мысли. Тем не менее я вернулся в пристройку и завалился спать, решив с утра сходить на станцию узнать, когда пустят поезда и прикупить в сухпай галет или крекеров, если они тут водятся.
За ночь немецкие части покинули город и наиболее заметным элементом пейзажа остались усташи, сильно увеличившись в числе. У вокзала они занимались погромом югославских учреждений, полицейского участка и даже школы, вышвыривая на улицы все, что относилось к бывшему Королевству. Вчерашние афишки сменились новыми, в коих сухо информировали о безоговорочной капитуляции югославской армии и о смертной казни за продолжение сопротивления. А рядом уже клеили пахнущий свежей типографской краской «Закон о защите хорватского государства и народа».