Сыграли побудку — по моим ощущениям, примерно минут на пятнадцать раньше распорядка. Недоспавшие кадеты громыхали ботинками по полам взлеток и умывален, под водительством вице-унтер-офицеров и вице-фельдфебелей строились во дворе. Потом их распустили на завтрак, а через полтора часа снова собрали на плацу, видного как на ладони из окна лазарета.
— Господа! — откашлявшись, начал генерал Попов. — Страшную весть принес я в наш дом, господа! Война!
Строй темно-синих шинелек заволновался и зашептался, но воспитатели быстро водворили порядок.
— Нам сообщили из Белграда, что итальянские и германские войска начали обстрелы и бомбардировки югославской территории! Наш долг — соблюдать спокойствие и выполнять указания властей Королевства. В связи с чем увольнения в корпусе отменяются до особого распоряжения. Для несения службы будет привлекаться усиленный наряд, особенно в части охраны корпуса. Господа воспитатели, разведите кадетов по занятиям.
— Корпус, равняйсь! Смирно! — вылез вперед дежурный офицер. — Напра-во! Шагом… марш!
Бумкнул барабан оркестрика, взвыли трубы и сотни две обескураженных мальчишек в возрасте от девяти до восемнадцати лет потопали в классы.
***
Директор корпуса отложил рапорт полковника Чудинова и вопросительно уставился на врача. Доктор Заманов чуть подвинулся на стуле и коротко доложил:
— Физически кадет Сабуров полностью здоров, наблюдается некоторое торможение и дезориентация. Природу обмороков я пока объяснить не могу, требуется глубокое обследование, м-да…
— Боюсь, у нас нет на это ни времени, ни возможностей, — вклинился в паузу генерал.
— Именно так, Александр Григорьевич, именно так. К тому же, я не могу исключить появление рецидивов, м-да. Полагаю, что с точки зрения интересов корпуса необходимо кадета Сабурова отчислить.
Полковник Чудинов прикусил ус.
— Николай Алексеевич? — перевел на него взгляд Попов.
— Жаль терять способного кадета, — досадливо ответил воспитатель, — но, боюсь, иного выхода в сложившихся обстоятельствах у нас нет.
Генерал раскрыл лежащую на столе кожаную папку, вынул отпечатанный на машинке приказ и передал его для ознакомления полковнику и доктору. Как только лист вернулся на стол, генерал макнул перо в чернильницу и поставил на листе подпись, следом расписались и воспитатель с доктором.
— Пригласите Сабурова, — распорядился генерал, прокатывая бронзовый пресс-бювар по свежим чернилам.
Через несколько минут в дверь постучал дневальный и после разрешения впустил в кабинет молодого парня в больничном халате — среднего роста, хорошо сложенного, светловолосого и сероглазого, с немного выдающимся вперед подбородком и небольшой горбинкой на носу. Чудинов подавил вздох и уставился в угол.
— Ознакомьтесь, — передал вошедшему приказ директор корпуса.
Сабуров принял лист, прочитал, криво усмехнулся и протянул его обратно, даже не потрудившись встать ровно.
— Доктор Заманов не исключает повторных помрачений в будущем, — раздраженный неподобающим кадету поведением начал Попов. — Посему на основании врачебного решения, с сего дня вы из корпуса отчислены. Родительницу вашу мы уведомим в ближайшее время. Извольте сдать форму и выданное вам корпусное имущество.
И тут Сабуров удивил:
— Вот спасибо-то! Форму я сдам, а дальше что, ваш-дит-ство, в подштанниках в Белград добираться?
— Как вы смеете так говорить со старшим по званию! — взвился генерал.
А полковник Чудинов, замерев от изумления, наблюдал, как Владимир, вместо того, чтобы принять, как положено, строевую стойку, шагнул к столу.
— Согласно вашему же приказу, — тут Сабуров потыкал пальцем в лежащий на столе документ, — я отчислен и, следовательно, стал гражданским лицом. Потому вы мне более не старший по званию, а посторонний человек.
Корпусное начальство, все трое, даром что рты не открыло.
— С другой стороны, вы мне ничего не должны. Но мне очень любопытно, хватит ли у вас совести выставить меня за дверь в исподнем.
— Гм, — отмер Чудинов, — Александр Григорьевич, позвольте, я подберу кадету Сабурову штатскую одежду?
— Господину Сабурову, — неприязненно поправил его Попов. — Да, буду весьма признателен.