— Вы считаете, это “камни”? (“Камнями” обычно называют алмазы или бриллианты.)
— Володя, я пока ничего не считаю. Может быть, “розы” (бриллианты). Но все-таки не будем отрываться от реальности даже во время игры.
— Не будем, Сергей Валентинович, — сказал Ант. Я его отлично понимал. Судя по всем признакам, дело было серьезным, может быть, даже дохлым, то есть, на нашем языке, заранее обреченным на неуспех. Поэтому сейчас Ант хотел выжать все из Валентиныча. И главным образом его оценку. — Не будем. Но давайте выясним — что здесь ближе? Я ведь хочу понять только одно — кто вез контейнер? Частник или государство? Тогда и психология хозяина будет нам ясней.
— Хорошо. Я ведь не спорю.
— Давайте пока считать для себя что-то одно. Значит, вы считаете — это частник?
Сторожев долго не отвечал. Наконец сказал:
— Ну будем считать, что считаю.
Это было главным, Валентиныч ведь не будет зря бросаться словами.
— Тогда, Сергей Валентинович?
— Тогда… — И по этому первому слову шефа я понял, что у Сторожева тоже пока все в тумане. — Тогда возникает обычная, много раз отработанная на таможне ситуация. Кто-то решил нарушить валютный режим и тайком провез определенное количество валюты. Зачем? Чтобы обменять валюту на вещи, являющиеся выгодным помещением капитала. Причем значительно более выгодным, в несколько раз, иначе он не стал бы идти даже на минимальный риск. Что же более выгодно? Допустим, бриллианты, драгоценные камни. Партнер по обмену был наготове и ждал владельца контейнера. Но когда “Норденшельд” вошел в Таллин, хозяин груза заподозрил что-то и снять контейнер не решился.
— Вы считаете, человеку так легко смириться с потерей полумиллиона? — спросил Ант.
— Сесть за решетку, думаю, несладко. Тем более, капитал для него в таком случае все равно будет потерян. Давай допустим, что ты прав — у него была система предупреждения. Он узнал, что контейнер мы засекли.
— Давайте. — По наступившему за этими моими словами молчанию я понял — игру пора как будто бы заканчивать. Честно говоря, только сейчас мы с Антом, кажется, постепенно поняли: а дело-то типичный дохляк. И даже если не дохляк, тут есть над чем задуматься.
— И все-таки, Сергей Валентинович, что мы считаем? — сказал я.
— А вот что. Вот что мы считаем. Мы твердо считаем, что это нарушение валютного режима, — сказал Сторожев. — Говоря языком спекулянтов — фарцовка. Тогда расчет прост. Кто-то привез в наш город полмиллиона долларов, чтобы реализировать его с выгодой. Ант, что это значит — реализировать с выгодой?
— Ну… Примерно увеличить капитал в полтора—два раза.
— Выходит, у нас есть твердая уверенность, что где-то здесь, в районе Таллина, сейчас “плавает” вещь стоимостью примерно в полтора миллиона долларов? Так? Володя?
— Так, — согласился я.
— Ну, скажем, произведение искусства. Набор бриллиантов. Не знаю. Не мне вам объяснять, что это такое. Безусловно одно: полтора миллиона долларов — это реальный государственный интерес. Реальный. И мы с вами должны эту вещь выявить. Выявить и взять. Все. Володя, тебе ясно?
— Ясно, Сергей Валентинович. Яснее быть не может.
— Тогда поинтересуйтесь. — Сторожев протянул нам через стол три фотографии. Это были фото неожиданно застигнутых объективом трех разных людей на внешней прогулочной палубе одного и того же теплохода, скорей всего “Норденшельда”. Я вгляделся. Да. Все три фото явно сделаны скрытой камерой. Каждому из людей на фотографиях было лет около сорока пяти—пятидесяти. После общего взгляда я постарался как-то разделить для себя эти три фотографии и, разделив, рассмотреть более подробно. На каждом фото внизу, в уголке, были, как обычно, высветлены трафаретом фамилия и имя. Хорошо, попробуем разделить. Хотя бы так — наспех, на первый взгляд. Вот этот, например, с подписью внизу “Нуазо Клод”. Невысокий, черноволосый. Но глаза светлые, а взгляд этих глаз твердый. Сразу видно, что этот человек очень уверен в себе. Хорошо, пойдем дальше. Второе фото. Подпись — “Кунцль Апсолон”. Стоит у трапа. Видимо, решил махнуть кому-то зонтиком. Этот близорук, пухлощек. Очки, кажется, с большой диоптрией. Такой — на вид, по крайней мере — добряк-добрячок. Третий. Подпись — “Пачински Джон”. Моложе остальных. Ему скорей всего лет сорок. Белобрысый, и смотрит куда-то вверх. Интересно, что он там увидел? Чаек? Кажется, этот “Пачински Джон” сам похож на птицу. А впрочем, он элегантен. И очень даже.
— Смотрите, смотрите, — сказал Сторожев. — Смотрите внимательней. Задача на сообразительность. Если в нашем городе действительно есть вещь, для покупки которой иностранец рискнул привезти сюда такую сумму, то что он должен был сделать раньше? Сначала?