Женщина смотрела на него наивно и в то же время настороженно.
— С тобой было куда легче, когда ты был Муму, глухонемым. Тогда ты не рассуждал вслух. Не задавал глупых вопросов. Ты был идеальным мужчиной: ни одного слова — только действие.
Дорогин запрокинул голову и засмеялся.
— Зато мне было сложно. Я же не мог сказать, что люблю тебя.
— А хотелось?
— Ты даже не можешь представить себе, как сильно хотелось.
— Захотел бы, сказал.
— Ложь — страшная штука, — Дорогин продолжал смотреть в потолок. — Один раз соврешь, а потом нет дороги назад. Одна ложь порождает другую, начинаешь забывать, где правда, а где вранье, и потом обязательно попадешься.
— Я же говорю, — улыбнулась Тамара, — ты нравился мне глухонемым. Глухонемой не может соврать сам, не может услышать чужую ложь.
Дорогин обнял Солодкину и бережно прижал к себе.
— Мне немного не хватает роста, — сказала женщина.
—- Для чего?
— Чтобы ты мог, не нагибаясь, целовать меня.
— Может, это у меня рост выше нужного?
— Влюбленные, если у них нет детей, говорят глупости друг другу.
— Не надо об этом.
— Почему?
— Ты сам знаешь.
— Теперь ты стала выше меня.
Дорогин подхватил Тамару на руки. Женщина игриво застучала кулаками по его плечам, приговаривая:
— Отпусти, пойду сама.
— Нет уж, сам понесу,
— Мне так странно было смотреть с высоты на знакомые вещи, когда ты нес меня. — Неужели ты всегда видишь мир таким?
— К этому привыкаешь.
Мужчина и женщина говорили, делая вид, будто не замечают, что раздевают друг друга.
— Погоди. Ну почему ты такой нетерпеливый? Тамаре самой пришлось освободиться от халата,
поскольку Дорогин никак не мог совладать с узлом на поясе, дергал, но лишь сильнее его затягивал.
— Почему ты не завязываешь его на бант? Тамара пожала плечами..
— Мне бы хотелось чувствовать то же, что было в первый раз, но это невозможно.
- Почему? — спросил Дорогин.
— Не знаю…
— Тамара, ты ошибаешься, мы чувствуем то же самое, но…
— Что «но»? — остановила его женщина, приложив ладонь к его губам.
Дорогин поцеловал один за другим ее пальцы, задержался на мизинце. Затем прижал женскую ладонь к своей щеке.
— Мы привыкаем к любви, к близости, как привыкаем к теплу, к солнцу. Лишь ночью мы замечаем, что солнце зашло, а в холод тоскуем о тепле.
— Я не думала, что ты такой сентиментальный.
— Я и сам не подозревал.
—-Снова говорим глупости, — засмеялась женщина.
— И мало того, что говорим, мы их еще и слушаем.
— Наверное, это неправильно, — сказала Тамара, — но мне нравится, когда ты немного небрит.
— Прошлый раз ты выговаривала мне за щетину на щеках.
— Это было в прошлый раз.
-— Молчи, — Дорогин, мягко придерживая женщину, положил ее на кровать.
— Я не кукла, чтобы ты меня укладывал.
— Я же сказал тебе, молчи, я все равно не слышу тебя.
— Если ты не слышишь, то не должен и говорить.
Дорогин жадно смотрел на Тамару, а женщина, наоборот, принимала поцелуи и объятия, плотно закрыв глаза. И мужчине казалось, что она щурится от яркого солнца, хотя в спальне царил полумрак.
Они не закрыли дверь в комнату, и, когда Тамаре показалось, что уже не замечает ничего вокруг себя, она почувствовала, как ей в бедро ткнулся холодный и мокрый нос Лютера. А затем пес, положив передние лапы на край кроватри, лизнул ее слегка влажное колено.
Она глубоко вздохнула и открыла глаза.
—Пошел вон отсюда!
— Он тебе мешает?
— Я не могу, когда с нами кто‑то третий, пусть даже это бессловесный пес.
—-Лютер, ты слышал, что сказала тебе Тамара?
— Он глухонемой..,
Пес сделал вид, будто абсолютно не понимает, чего от него хотят люди, хотя Дорогин был уверен: Лютер прекрасно знает, почему им недовольны.
— Он понимает, что ты сейчас не сможешь оторваться от меня, — улыбнулась Тамара. — Но когда на меня смотрят, я не могу расслабиться…
— Я знаю, поэтому у нас в спальне и нет зеркала.
— Прогони его.
Лютер отошел на безопасное расстояние, на такое, что до него невозможно было дотянуться рукой, сел и, высунув из пасти язык, смотрел на мужчину и женщину умными глазами.
— Это невыносимо! — Тамара схватила одну из подушек и запустила ею в Лютера. Лишь после этого пес недовольно удалился.
Дорогин подбежал к двери, захлопнул ее.
— Лютер, если захочет, надавит лапами на дверную ручку.
— Такую минуту испортил!
— Что ты хочешь, животное, настоящее животное. Ему просто завидно.