Случаи интрузий животным были единичными. Чаще всего, это были подопытные собаки, лошади и обезьяны. Как обладающие сложными рефлексами существа они были интересны для синаптических «прорывов» исключительно в экспериментальных целях. Все-таки технология «прорыва» была внеземной, а значит, постоянно изучалась на предмет «противопоказаний». Сейчас ее, кажется, передали в несколько исследовательских институтов, поскольку само направление церебральных интрузий уже имело серьезную земную теоретическую базу и нуждалось в собственном развитии. Так обычно и появлялись «технологии будущего» для широкого использования. Конечно, глубокое программирование личности всегда будет под запретом, но с точки зрения повышения качества образования в школах и вузах мягкая модификация «прорыва» имеет огромнейшее значение.
Линда с котенком ушла выполнять поручение, а мы с Анджеем продолжили микро-расследование по горячим следам. Опрос ничего не дал. Никто не знал, как и откуда появился котенок. И все надеялись, что мы его вскоре вернем. Пришлось обещать, дескать, если все в порядке, то через неделю-другую после карантина привезем обратно.
Поляк связался с Бисмарком, вкратце рассказал о происшествии и получил команду продолжать осмотр объекта. Поскольку уровень «2» оставался без представителя Таможни, то Анджей услал меня на третий уровень к Черчиллю – проверить обстановку и вернуться назад.
Выйдя из лифта, я связался с нашим оперативником, тот в это время увяз в проверке сектора 3-F и попросил меня подойти к нему – помочь. Вызвав в памяти план уровня, я нашел центральный коридор и пошел на помощь Черчиллю.
Управление и вычислительный центр – святая святых всего Коллайдера. Именно здесь будет осуществляться основная научная работа во время штатного запуска «бублика». Людей здесь тоже немного, но это и есть элита научного центра. Ни одного ученого со званием ниже доктора наук. Сплошные профессора и академики. Количество интрузий на этом уровне – 300%. В среднем, каждому присутствующему трижды внедрили какую-либо гениальную мысль. Только у Таможенников больше. Но мы не показательны, поскольку наши задачи в корне различны. Ученые двигают науку, а мы ее тормозим, чтобы не двигалась быстро. Нам и возможностей требуется больше.
В секторе 3-C располагался узел управления ускорителем. Захотелось на него взглянуть воочию. Все-таки трехмерные картинки в голове – это не то же самое, что реальное воплощение в бетоне, стекле, металле и куче электроники. Концентрически расположенные столы с компьютерами, а в центре – большой цилиндр главного процессора – так это выглядело в натуре. Охранники, видя мой жетон, беспрепятственно пропустили меня к главному процессору. Обойдя со всех сторон, я завороженно замер перед монитором, встроенным в блестящий цилиндр. Пальцы сами легли на клавиатуру. Через пару секунд я понял, что бессознательно и очень быстро набираю что-то на ней. Отдернул руку, но было уже поздно. Я только что запустил какой-то процесс. Так вот, что имел в виду Герцог! Вот как это работает!
А вокруг все также тихо. Ничего не произошло. Все продолжают работать, как и работали. Нужно немедленно доложить Поляку! «Пока не поздно»… Чтобы не привлекать ненужного внимания, я вышел из вычислительного центра, зашел в переход между секторами и хотел достать из ранца коммуникатор. Но, не тут то было, ранец отсутствовал как факт. Где я его успел оставить? Это тоже было в моей «программе»? Не помню ничего. На втором уровне я вроде бы был еще с ним. Похоже, где-то там я его запрограммированно снял и оставил.
Так, до Черчилля ближе, чем до лифтов. Уже через три минуты я вбежал в сектор 3-F. Подстанция! Господи, да что ж это такое? Меня ведут как крысу по лабиринту. Скользкий пол… чтобы остановиться, пришлось схватиться за ограждение. Последнее, что я увидел – это внимательный взгляд Серого, наблюдающего за моим падением между толстенными медными шинами. Теми самыми, где сто сорок тысяч вольт. Дальше – вспышка, боль и чернота…
Я попробовал открыть глаза. Жив – это точно. Но что с глазами? Понятно, плотная повязка. Но, недостаточно плотная, чтобы не видеть свет, пробивающийся сквозь ткань. Зачем повязка? В ушах гул, как будто они забиты ватой, а где-то работает неисправный трансформатор. Низкий рокот, наполненный ударами кровеносных сосудов в перепонки. Боже, как больно. Вместе со слухом и зрением пришла боль, распределенная по всему телу. Как будто меня проутюжили раскаленным утюгом и оставили подыхать.