Относительно Лотреамона существует несколько основных версий. Его открыли в начале XX века сюрреалисты, распознав в нем своего предтечу. Есть вульгарное мнение, что речь идет о тяжелом душевнобольном, а некоторые литературоведы интерпретируют его тексты как пародию на романтизм, готический роман или как легковесные упражнения в черном юморе.
Все это, однако, никак не приближает нас к пониманию Лотреамона, который остается зловещей энигмой, завораживающей не одно поколение людей, ищущих радикальных ответов и неортодоксальных вопросов. Вглядимся в указанный фрагмент первой Песни Мальдорора, приблизимся к его автору, этому "дитя Монтевидео", получеловеку-полудемону, в котором сочетались экстремальная жестокость Сада, «сатанизм» Бодлера, ослепительность Рембо и отчаяние Нерваля.
Уже понятно, что в данном антураже должно произойти что-то страшное, какое-то чудовищное, невозможное событие, близость которого бросает тень паранойи на сумрачный и тревожный галюцинативный пейзаж. (Когда читаешь лотреамоновское описание природы, кажется, что речь идет о психоделическом видении, больше напоминающем компьютерную графику, нежели прямолинейное наблюдение за внешним миром; складывается впечатление, что эти пейзажи написаны им в месте, не имеющем ничего общего с изображаемой картиной.)
Кто появится теперь на этой макабрической сцене? Вампир? Убийца? Белокурая бестия Мальдорор? Первертная старуха с окровавленным лезвием? Монстр?
Нет. На сей раз это будут псы.
"Тогда обезумевшие псы разрывают свои цепи и убегают прочь из далеких хижин; они бегут по полям то там, то здесь, внезапно впав в бешенство".
Казалось бы, ничто не предвещало такого резкого поворота событий; зачин предполагал коварное, таящееся зло, а не эту необъяснимо молниеносную истерию псов. Но факт остается: речь идет о вдруг обезумевших псах — сошедших со своего собачьего ума без причины, без смысла, просто так, вдруг. На фоне зловещих теней и лунного света.
Псы — знаки-существа спонтанного пробуждения, страшные силы без рефлексий и психологического обеспечения. Они врываются в ткань текста вопреки автору. Создается впечатление, что фраза "тогда обезумевшие псы разрывают свои цепи" навалилась на Лотреамона без предупреждения, откуда-то извне. Возможно, он планировал описать иной макабр, погрузиться в другие созерцания кошмара. Но псы — кто эти псы? — настояли на своем, подмяв волю автора. Это всего лишь образы, это всего лишь текст, как-то неуверенно подсказывает наше обыденное сознание, уже явно предчувствуя, что сталкивается с чем-то необычным, страшным, выходящим за рамки литературы, психологии, условного языка ментальных конструкций. С жесткой и трехмерной, материально-телесной реальностью лотреамоновских псов.
"Внезапно они останавливаются, смотрят по сторонам в диком беспокойстве слезящимися зрачками".
После этой картины никаких сомнений не остается, что эти существа — псы — только, что появились в мире; они ведут себя не как бешеные животные, но как существа, внезапно и совершенно неожиданно для самих себя очнувшиеся в пространстве, совершенно отличном от привычного для них. Отсюда "дикое беспокойство в слезящихся зрачках". Далее настает время странной мистерии, особого ритуала, в котором родившийся невмещаемый ужас воплотит гимн своей собственной непреходящести.
"И как слоны перед тем, как умереть в пустыне, бросают в небо отчаянный взгляд, в безнадежности вытягивая хобот и расслабляя инертные уши, так и псы расслабляют свои инертные уши (анатомическая точность — А.Д.), поднимают головы, вытягивают шеи и…"
Что они сейчас начнут делать?
"… и принимаются лаять один за другим…"
Дальше следует серия метафор их лая, которая может служить парадигмой для описания неописуемого.
"принимаются лаять один за другим как ребенок, орущий от голода, как кошка, пропоровшая себе живот о конек крыши, как женщина, собирающаяся рожать, как больной, издыхающий в госпитале от чумы, как юная девушка, поющая утонченную мелодию."
Этот метафорический ряд ставит нас в особое отношение к звуковому восприятию: нежный женский голос и вопли кошки с разорванными внутренностями или хрипы умирающего выстраиваются в одну линию лишь у существа, обладающего предельного иной психической конституцией, нежели обычная нервно-эмоциональная система человека. Даже неразумные младенцы дифференцируют позитивный и негативный звуковые ряды — несмотря на все культурные или этнические особенности. Это значит, что автор пребывает в мире потусторонних псов, где царствуют иные законы и иные соответствия. Как лают псы, теперь понятно. (Понятно?) На что они лают?
"на звезды севера, звезды востока, звезды юга, звезды запада;"
Обратите внимание на последовательность упоминания сторон света — вначале север, потом восток, потом юг, потом запад. Крест ориентаций соответствует полярному, годовому движению солнца, против часовой стрелки. Это знак левосторонней свастики.
"на луну, на горы, похожие издалека на вздыбленные скалы, торчащие в темноте;"
(Беспрецедентно авангардно сравнение горы со скалой!)
"на холодный воздух, который они вдыхают полными легкими и который делает их ноздри пылающими и красными; на тишину ночи; на сов, чей косой полет срезает им кончики носов и в чьих клювах трепыхается лягушка или мышь (живая пища и столь приятная для птенцов); на кроликов, появляющихся и исчезающих в мгновение ока; на преступника, который спешно скачет на своей лошади, совершив преступление; на змей, которые шевелят папортники, заставляя собачьи шкуры дрожать, а собачьи зубы скрипеть; на свой собственный лай, который пугает их самих;"
Это очень важная деталь: собаки лают на лай, воют на вой, пугаются страха, сходят с ума от безумия. В мире абсолютной агрессии Лотреамона нет начальной точки, которая в результате литературного процесса диалектически отрицалась бы в дальнейшем. В этом его сущностное, радикальное отличие от сюрреалистов, которые начинали с нормы и двигались к безумию. Лотреамон начинает с безумия и движется внутрь него. Это особая диалектика, доступная лишь псам. Которые лают "на жаб, которых они перекусывают одним движением челюстей (зачем так далеко удаляться от болота?);"
Примечание Лотреамона, помещенное в скобках, свидетельствует о его снисходительности и заботе о легкомысленных читателях, заходящих в поисках смысла слишком далеко (от болота).
"на деревья, чьи едва дрожащие листья скрывают столько тайн, в которые им хотелось бы проникнуть своими пристальными, разумными глазами;"
Снова прямое указание на эмерджентность псов, возникших ниоткуда и очутившихся в полном уме и психическом равновесии в мире, пронизанном безумием и необъяснимостью предметов.
"на пауков, зависших на их огромных лапах или лезущих на деревья, ища спасения;"
Скорее всего, пауки успели свить себе паутину между собачьих лап за то время, пока они пристально взирали на деревья, пытаясь их понять.
Видимо, это длилось довольно долго. Может быть, несколько дней.
"на ворон, так и не нашедших за весь день добычи и возвращающихся в гнездо с усталыми крыльями; на прибрежные скалы; на огни, мерцающие на мачтах невидимых кораблей; на гулкий стук волн; на огромных рыб, которые плавая, показывают свои черные спины, а потом бросаются в бездну, и на человека, который сделал их рабами".
Описание лая окончено. Подобно магнитной стрелке, агрессивное безумие псов проходило по секторам делириумного пейзажа, выхватывая из небытия или привычного воспаленные куски реальности. Пустота и наполняющие ее мириады существ были исследованы внимательным взглядом сошедших с ума животных, пока он не остановился на предельной точке: "на человеке, который сделал их рабами". Здесь кристальное выражение метафизической мизантропии, человеконенавистничества, являющегося центральной линией в послании Лотреамона. Человек есть обертка бреда. Внутри и вовне его клокочет метафизический ад, полный невнятных намеков и режущего страха. Но человек — поработитель псов — нашел способ закрыться, убежать от вопля реальности. Он возомнил себя в безопасности. Он карикатуризировал мысль, жизнь, дух, смерть.