Куда успешнее шла борьба у ворот святого Стефана. Рыцарь Годфруа де Сент-Омер с оруженосцем и еще десятка три человек работали на таране. Мощное ударное бревно совсем недавно было мачтой галеры. Боевой конец его, именуемый в просторечье «бараном», загодя оббили железом.
— И!
Крестоносцы изо всех сил оттягивали подвешенное на канатах бревно назад. Поперечная балка, к которой крепились канаты, натужно скрипела.
— Е!
Бревно отпускали, и оно, как гигантские качели, летело навстречу стене, усиленное людскими руками.
— Ру!
Железный наконечник ударялся в каменную кладку. Брызгали в сторону обломки камней, сыпался песок, ползли и ветвились ощутимые трещины.
— Са!
От каждого удара содрогалась не только стена, но и все вокруг. Казалось, земля качается, как при землетрясении.
— Лим!!!
Вокруг Иерусалимской стены работало с полдюжины таранов. Особенно хорошо ломать стену получалось у отряда Танкреда.
От усталости, ритмичного раскачивания и грохота ударов у Годфруа кружилась и гудела голова. Казалось, что все вокруг кружится в неистовом хороводе. Он чувствовал себя щепкой, которую вертят и швыряют волны о камни.
— Господин Годфруа!
Рыцарь едва успел отпрянуть в сторону, как сверху брызнуло горящей смолой. В этот момент им двигала скорее обостренная за время войны интуиция, чем испуганное предупреждение слуги. По бокам таран был хорошо защищен от стрел и камней бревнами и жердями. Сверху его прикрывал навес, обшитый сырыми шкурами. Но под лившейся с крепостной стены рекой «греческого огня» не выдерживали даже они. Крыша навеса вместе со шкурами медленно тлела, грозя загореться и вспыхнуть от ветра. Через зазоры в навесе то и дело капала горящая смола. Внутри становилось жарко, как в бане.
Графу Готфриду Бульонскому с верхней площадки берфруа хорошо было видно, как продвигается сражение по всем фронтам.
До стены оставалось совсем немного. С наспех наращенной смотровой башни на стене прицельно стреляли мусульманские лучники. Граф уже хорошо различал выражения лиц и различия в снаряжении у защитников на стене. Здесь были не только сарацинские воины-фатимиды, но и множество горожан, помогавших оборонять свой город.
Особенно внимание Готфрида привлекли две седые старухи, внезапно появившиеся на стене. Они гортанно пели на незнакомом языке и подсыпали что-то в принесенную наверх кадильню. Во все стороны от жертвенника потянулись щупальца белого дыма. Одна из весталок протягивала руки к небу и кружилась, притопывая ногой. До Готфрида донесся сладковатый запах сжигаемых благовоний.
— Проклятые ведьмы! — воскликнул граф.
— Ведьмы, они позвали ведьм! — тут же донеслось со всех углов площадки.
— Чертовы твари, отправляйтесь в ад! — со второго этажа по лестнице поднялось еще несколько человек. Все до глубины души были оскорблены этим обращением старух к неведомым силам и нечистым духам.
— Арбалеты к бою, готовсь!
Возмущенный граф Готфрид — покажи ему что-нибудь непристойное на стене, он был бы менее взбешен — приказал стрелять прицельно в старух. Одновременно штук пятнадцать болтов вылетели из арбалетов. Колдуньи упали. К ним подбежало несколько горожан, и принялись трепать их за руки, открывать им глаза. Под ведьмами растекались темные лужицы крови.
— Эти твари надумали ворожить там, где Господь попрал сатану. Гореть в аду всем неверным!
Мешки с хлопком и тюки соломы, прикрывавшие мусульманские бойницы, кое-где тлели. Ветер сносил струйки дыма в сторону мусульман.
— Вот мы их и поджарим! Стрелы с огнем!
Готфрид протянул руку и вырвал из бревна мусульманскую стрелу с намотанной у наконечника горящей паклей.
— Цельтесь в мешки с соломой!
Рыцари и лучники забегали по площадке, собирая стрелы с огнем — до этого их затаптывали. Кто-то бойко оторвал полоску от своего сюрко, намотал на наконечник стрелы и обмакнул в «греческий огонь» горящего на обшивке снаряда. Его примеру последовали остальные.
Стрелы, посылаемые с осадной башни Готфрида, просвистели и впились то тут, то там, в мешки с соломой, шерстью и сеном. Прожаренные под палестинским солнцем тюки мгновенно запылали. Дым и жар повалил в сторону города, не давая сарацинам подойти к бойницам. Вскоре вся стена укуталась клубами едкого дыма, от которого сарацины не могли ни дышать, ни открыть глаз. Со стены отовсюду слышался надрывный кашель. Чтобы не задохнуться, сарацинам пришлось отступить.