И увиденное превзошло все ожидания. Древний город был величественен и сказочно красив. Невозмутимые древние стены домов и храмов помнили не один набег, не одно завоевание. Ассирийцы и вавилоняне, римляне и греки, сельджуки и сарацины, теперь латиняне… А завтра — кто-то другой. Каждый камень мог рассказать о многом.
После безводных, вырубленных топорами и вытоптанных лошадьми окрестностей, городская зелень радовала глаз. Виноградные лозы вились по заборам и стенам. Серебрились листвой оливы, усыпанные множеством побуревших маслин. Высокие белоствольные платаны давали тень, густые смоковницы сыпали сочные зреющие смоквы прямо под ноги.
Широкая мощеная улица вела вперед, по ней бежала толпа крестоносцев и ручьями растекалась по сторонам. Сейчас многих волновало только одно — захватить дом побогаче. Независимо от того, кто ты — блистательный барон или беглый крестьянин, и на что претендуешь — на сарацинский дворец или лачугу еврея. Прибитый на входные двери щит, шлем, шапка или перчатка, обломок копья или монашеские четки — все говорило о том, что дом уже занят.
По правую руку — Гуго уже знал от Пустынника Пьера — было место рождения Пресвятой Девы. Слева, еще за одной стеной, на возвышенном месте, высились дивные купола мечетей Омара и Аль-Акса. Гуго в течение двух дней штурма постоянно видел их из-за крепостной стены, но здесь, вблизи, построенные на руинах Соломонова храма, они были торжественнее и великолепней. У Гуго неясно заколотилось сердце, словно в предчувствии чего-то важного и большого, от чего будет зависеть его судьба, что вошло в его жизнь и никогда не отпустит. Казалось, невидимая нить пронизала его грудь и тянула туда, на Храмовую гору. Ощущение было неожиданным и непонятным, поскольку вид мечетей, наоборот, должен был вызывать гнев в его сердце. Гуго списал это на усталость и общее возбуждение.
На крышах мечети укрывалось множество людей — издалека можно было рассмотреть, что это, в основном, мусульманские женщины и дети. Здесь, за стенами Харам-аш-Шерифа, собралось почти все мусульманское население Иерусалима. Потому сарацины продолжали ожесточенно сопротивляться, и бой был особенно силен.
Позже Гуго узнал, почему Храмовая гора была столь дорога мусульманам. Хромой конюх-сириец, которого Гуго купил спустя несколько лет, рассказал, что пророк Мухаммед вознесся на небо на своем крылатом коне именно с этого места. Так учит Коран.
Теперь же, смущенный своим неведомым волнением, Гуго выслал Мистраля вперед и бойня вокруг Харам-аш-Шерифа осталась позади слева.
В сопровождении оруженосцев он поскакал прямо — туда, где по его расчетам, находилась церковь Гроба Господня.
Вокруг повсюду валялись искалеченные тела людей. В основном, горожан. Греков, сирийцев, евреев, египтян и армян… На чьи головы обрушивать топоры и мечи, крестоносцы не разбирались. Все, кто был по эту сторону крепостной стены, автоматически считались врагами. Тех, кому удавалось подать признаки жизни, тут же добивали.
Некоторые дома были объяты огнем. Отчетливо было видно, как вдоль стены бежала растрепанная девчушка, маленькая, лет семи. Один из рыцарей, на гнедом тяжелом коне, без труда догнал её, наклонился, схватил за плечо и с легкостью швырнул детское тельце в пылающее окно дома. Не оборачиваясь на пронзительный крик, выхватил меч и поскакал дальше.
Резня, что творилась вокруг, превзошла бойню в Антиохии и Маарре. Ярость крестоносцев нашла свой выход и била, как струя воды из прорвавшейся плотины. Знал ли Иерусалим со времен Навуходоносора подобное избиение?
И Гуго де Пейен мало чем отличался от других франков. Воспоминания о крестном ходе и горечь от оскорблений со стороны мусульман снова захлестнули его. Вновь и вновь перебирая в мыслях проклятия и оскорбления, так красочно переведенные Пустынником Пьером, Гуго все больше распалял себя. В висках клокотало от гнева. Впереди показался мужчина с семьей, в длинной светлой одежде. По чалме на голове нетрудно было понять, что перед ним — мусульманин. Люди бежали к Храмовой горе, надеясь отыскать там защиту. Увидев рыцаря на вороном боевом коне, они испуганно остановились, озираясь по сторонам и выискивая глазами двор или проход, в котором можно было скрыться. Тщетно. Гуго подхватил копьё из рук сквайра и тронул пятками брюхо коня. Мужчина отчаянно сжал руку жены. Он не закричал, лишь широко распахнутые глаза и искривленный приоткрытый рот выражали страдание. От удара копье звонко хрустнуло, и рыцарь разжал ладонь, чтобы не вывернуть руку и не вылететь из седла. Позади он расслышал безумный женский крик, свист мечей и глухой звук падения — оруженосцы не остались без дела. Единственное, о чем пожалел Гуго — что первое копье стоило приберечь для вооруженных людей, что он вскоре и сделал с запасным. Второе копье осталось в груди сарацина, которого не спасла легкая кольчуга. Оставшись без копий, Гуго выхватил меч и не выпускал его из рук до самого утра.