Хлопнула дверь, и в снопе солнечного света в дом вошел Роже.
— Господин, Вы проснулись? В городе несколько рынков, но нигде не торгуют.
— Здравствуй, мон даумазо. А есть, кому торговать?
— Говорят, этой ночью на Храмовой горе и в мечети наши зарезали несколько десятков тысяч людей. Сеньор Танкред сильно рассержен. Он обещал им жизнь.
— Гнев крестоносцев велик. Это христианский город.
Почему-то в собственных словах Гуго уловил нотки фальши. Он вспомнил иудейку с ребенком и женщину-христианку с верхнего этажа. Радость куда-то улетучилась, а на душе вновь заскребли кошки. Вспомнился и провансалец, затоптанный вчера конем.
— Ты не убирал трупы?
Роже мотнул головой:
— Извините, монсеньор. Я накрою Вам стол и исправлюсь.
Гуго наблюдал за оруженосцем, пытаясь выяснить — видел ли он случившееся вчера в иудейском квартале? Но лицо сквайра был непроницаемо. Если он что и знал, то не подавал вида.
— Не винись. Сделаем это вместе. Интересно, где наш Сильвен?
— Если живой, то найдется.
Они пообедали сыром, хлебом с оливковым маслом и вином, которое Роже отыскал в подвале.
— В подвале три козьих бурдюка с вином и два огромных кувшина с маслом. Есть пшеница и бобы нового урожая. Представляете, монсеньор, они едят новые бобы уже где-то в апреле. Благословенная земля! На заднем дворе курятник. Хлев очень мал, там стоит ослик… Мистраля я загнал, но второй лошади места мало…
Гуго молча слушал, рассматривал комнату и пережевывал хлеб — смоченный маслом и присыпанный крупной солью, местный хлеб был несравненно вкусней тех черствых ячменных лепешек, что пришлось есть за голодное время осады.
Глаза метр за метром изучали помещение. Сегодня оно казалось совсем другим. Важнее всего был сундук, возможно, хозяева не успели его очистить. Но почему-то желание обыскивать закрома и рыться в хозяйских вещах совершенно угасло. Гуго перевел взгляд на фреску. Выцветшие неяркие тона: охра, умбра, сиена. Неизвестный художник изобразил какой-то библейский праздник. Мужчины и женщины в длинных нарядных одеждах окружали золотой трон.
…носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских; столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпуровой ткани; внутренность его убрана с любовью дщерями Иерусалимскими…
Подумалось, что сидящий на нем человек в короне и с длинной окладистой бородой — именно царь-пророк Соломон. Кто-то нес дары или свитки. Красивые женщины танцевали, изгибая стан, а одна, гибкая и юная, в правом нижнем углу, чуть в стороне от всех, уронила лилию и тянулась за ней рукой. Быть может, это сама Суламифь? Песнь песней царя Соломона? Плети красно-рыжих кос, завиток волос на мраморно-белом лбу, тонкие руки в гроздях золотых браслетов.
…живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино;
чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями…
Гуго вдруг вспомнилась женщина из верхних комнат.
— Мон даумазо, Роже, нужно убрать наверху. Становится жарко.
Они поднялись наверх. Комната не изменилась, все также аскетично белело льняное покрывало на узкой деревянной скамье, свитки пергамента лежали на крошечном столике, за окном громко щебетали птицы. Солнечный свет, разбитый тенью решетки, скользил по двум телам, распростертым по жесткой циновке. Роже нагнулся, схватил женщину за длинные сильные ноги и рывком потащил к двери. Тела уже окоченели, и голова убитой неприятно стукалась о ступеньки и половицы. Оруженосец скрылся на лестнице, а Гуго остался наедине с телом старика. Кровь, обильно вытекшая из раны, насквозь пропитала хитон, и он присох к полу. Лицо старика стало восковым и, словно, полупрозрачным, морщины — резче и глубже, глазницы запали, а губы и лунки ногтей посинели.
Гуго глянул на руку старика, все еще сжатую в слабый кулак. Между пальцев что-то блестело. Рыцарь вспомнил, что хозяин дома протягивал ему какую-то блестящую вещь — амулет или статуэтку. Пальцы уже закостенели и не разгибались, поэтому Гуго де Пейен, превозмогая брезгливость, почти выкрутил предмет из мертвой холодной ладони.
Это была металлическая фигурка ящерицы, по мощной шее и поднятой голове больше напоминавшая варана. Сделана она была очень искусно — может быть, отломанная заколка для плаща или женская брошь — интересная безделушка. А вот металл… Гуго заинтересовался. Это было ни серебро, ни свинец — материал был достаточно твердым и ярким. По серебристой, с переливами, поверхности будто пробегали голубоватые всполохи. Может, фигурка из Небесного Камня? Однажды шевалье видел перстень из железа необычайной твердости, кусок которого, по слухам, упал с небес. Не то… Гуго даже показалось, что пальцы слегка тянет и покалывает от них. Что за дивная страна Палестина?!