Голова закружилась еще сильнее, и стало тошнить. Вошел Роже.
— Я бросил её перед домом. Думаю, трупы скоро начнут убирать, или мы все задохнемся.
Он рывком оторвал старика от пола. На заскорузлом потрескавшемся по краям коричневом пятне крове остался клок седых волос.
— Не волнуйтесь, монсеньор, я зачищу пятна.
Гуго бросил фигурку ящерицы на столик и спустился вниз.
— Роже, нужно забрать наши вещи из лагеря, пока их не растащили воры.
Выехали через Дамасские ворота. Повсюду в городе и вокруг него валялись неубранные трупы. По городской стене расхаживало жирное важное воронье.
Лагерь, в котором крестоносцы провели больше месяца, начали разбирать. Гуго не без труда отыскал свой навес — со стороны города шатры крестоносцев выглядели совсем по-иному.
К великой радости, у вещей на стоянке их ждал верный слуга Сильвен. А прибившихся когда-то к костру Нарсиса с Мореном даже не стоило ждать — как бездомные псы, погревшись и поев у очага, побежали искать удел лучше.
— Хвала Небесам! Господа! Монсеньор Гуго, даумазо Роже, вы живы!
— Спасибо за верность, Сильвен!
Плечо и голова Сильвена были перемотаны окровавленными тряпицами, зато бросалось в глаза, что одежда на нем новая и дорогая. Слуга был счастлив и пьян.
— Ты ранен?
— Пустяк…. А как даумазо Эктор?
Оставив подданных собирать вещи, Гуго отправился к своему сюзерену. Узы оммажа были крепче всего и требовали дисциплины.
Графа Этьена де Блуа, под штандартом которого Гуго воевал все эти три года, в своем шатре не оказалось. Зато слуги подсказали Гуго, что граф завтра будет присутствовать на встрече баронов и где его искать в городе.
Как оказалось, граф Этьен де Блуа обосновался в просторном особняке Скорняжной улицы, как раз напротив Великолепных ворот Храмовой горы. По дороге Гуго не смог удержаться, чтобы не заглянуть за стены Харам-аш-Шериф. Количество мусульманских трупов поражало рассудок. Повсюду валялись части тел, земля почернела от крови. Кровью были залиты стены мечети Аль-Акса — просторная её крыша, с серым куполом посередине, была полностью завалена мертвыми телами. Огромная глянцевая лужа застывшей крови была у входа в мечеть. Сквозь распахнутые двери предстала ужасная картина. Весь пол был покрыт коркой свернувшейся крови. Изрубленные дети, дервиши-монахи, имамы, женщины и мужчины, нежные девицы, которые еще не успели расцвести, старики-аскеты — все застыло в страшном месиве плоти и крови.
Как уже узнал Гуго де Пейен, несмотря на распоряжение Танкреда Тарентского, в знак помилования отдавшего мусульманам свой штандарт, разъяренная толпа крестоносцев за ночь вырезала всех, кто прятался внутри и на крыше храма.
Чуть в стороне несколько солдат, перемазанных чужой кровью так, что стали похожи на эфиопов, перекладывали кучу металлических вещей — да, это были подсвечники из серебра, что недавно украшали мечети. Множество франков — уже невозможно было определить — солдаты это, рыцари или простолюдины — обирали изувеченные трупы в поисках монет и золотых украшений. Гуго попытался заглянуть в хмурое лицо одного из них — там были только интерес и бесконечная усталость.
Этьен де Блуа радушно встретил своего вассала, тут же приказал усадить за стол и налить вина. Он был возбужден и весел:
— Смотри, — он указал на распахнутое окно, в котором золотился купол мечети Омара.
— Я был там, Храмовая гора.
— Это — храм царя Соломона! Шевалье, это кладезь тайн! Clavicula Salomonis! Наши люди трудились всю ночь, ни одному сарацину не удалось выжить. Мы очистили древний храм!
— Да, господин, я видел.
Они разместились у накрытого стола на придвинутых мягких ложах.
— Не понимаю, как эти язычники могут есть, сидя на полу или лежа в постели? — граф Этьен попытался улечься, но тут же недовольно сел.
— Действительно, неудобно. — Гуго присел со своей стороны и перекрестился.
Они прочли «Отче наш» перед едой и подняли бокалы.
— В детстве мой учитель Медерик, он был епископом, рассказывал про римского полководца, который проиграл войну. Так вот, он наложил епитимью и в наказание с тех пор ел, как и мы, сидя на стуле!
— О-о, великий аскет!
— Гуго, ты знаешь историю царя Соломона? Эх, мон ами! У него была тысяча жен! Конечно, не по-христиански… Еще епископ Медерик частенько любил повторять: «Наказывай сына своего пока есть надежда и не возмущайся его криком», когда доставал розги… Да, меня частенько пороли. Кстати, думаю, королевский дворец будут строить здесь. Повсюду дух царя Соломона! В городе нет более подходящего места.