Глава третья. Почин
Июнь 1307 года, подземелья Нарбонны
— Гюи Робине?
— Да.
— Ваше имя?
— Гюи Робине.
— Истинно ли имя ваше Гюи Робине, рожденный в Лотарингии в семье башмачника, сорока двух лет…
— Истинно…
В душном подвале находилось несколько человек: растянутый на дыбе-станке Гюи Робине, осужденный за чернокнижничество и тяжкое преступление, над ним — инквизитор папской комиссии отец де Воур, в углу — молоденький монах-секретарь с протоколом допроса. Монашек нервничал и постоянно ерзал по скамье и переставлял чернильницу с места на место. Как и положено, были два монаха-доминиканца и еще двое свидетелей из числа горожан. Палачей — тоже двое. Был еще кто-то — осужденному Гюи подсказывало обострившееся за годы военной службы чутье — некто, перед кем заискивал инквизитор и кого боялся монах-секретарь, кто-то, кто хотел оставаться в тени и был заинтересован в скандальном процессе.
— Истинно ли, что в данный момент вы состоите на службе Ордена тамплиеров в степени оруженосца в командорстве…
Краем глаза было видно, что отец Сикар де Воур, регулярный каноник собора Нарбонны, преданный слуга и доверенное лицо архиепископа Жиля Эйслена остановился и промокнул пот с лоснящегося лба белой льняной тряпицей. При этом четки на его руке глухо стукнули — когда инквизитор подходил совсем близко, был слышен едва уловимый аромат их деревянных бусин — запах свежеспиленного кипариса…
— Хей, брат Гюи!
Где-то нестерпимо далеко от белого палестинского солнца слезятся глаза.
— Сегодня послушание грузить кипарис на галеру.
Брат Рене смеется, сверкая белыми, как у мавра зубами:
— Пропитаешься бальзамом, как мумий, и будешь нетленным во век!
Горячий песок хрустит и осыпается под ногами, дробно хлюпают волны о борт тамплиерской галеры. Деревянный трап натужно поскрипывает и прогибается в такт тяжелым шагам. Капитан галеры покрикивает и просит поторопиться. Ноет плечо, сбитое кипарисовыми бревнами до синяков, а от пряного маслянистого духа кружится голова…
Голова кружилась, а распухший язык вязко прилипал к зубам. Вместо яркого неба — тяжелый глухой потолок. Закопченные камни с проплешинами известковых высолов, каждый камень за многие годы пропитался болью и страхом. Хищный, грубо скованный крюк, к которому цепью подвешена железная клетка — Гюи знал, что в таких клетках опускают в реку под лед или поджаривают над костром.
Темная суконная ряса Сикара де Воура опять пришла в движение — каноник ходил взад вперед по камере пыток. Было слышно, как он тяжело пыхтит — инквизитор страдал одышкой. Еще Гюи знал, каким будет следующий вопрос — это был третий допрос за неделю.
— Знакомы ли вы с девицей Луизой Пуйоль, дочкой фермера из Вьёсана?
— Н-не знаю… нет… может быть, видел.
— Правда ли, что вы вступили с девицей Пуйоль в греховную связь, с целью получения от неё ребенка?
— Это ложь. Я — монах.
— …дабы использовать его…
— Нет!
— …дабы использовать его для человеческого жертвоприношения.
— Это неправда!
Инквизитор остановился, снова отер шею и лоб. Кивнул кому-то, стоявшему у ног Гюи — палача у головы тамплиер хорошо видел. Разом заскрипели валики — к ним за веревки были привязаны ноги и руки, и дикая боль пронзила все суставы и жилы. Палач вставил шест-рычаг в углубления валика, надавил на него плечом, валик заскрипел и прокрутился. Вместе с этим стали рваться, трещать суставы и связки.
Глухой стон вырывался из груди, как бы Гюи Робине не пытался стискивать зубы. В ответ свидетели из числа мирских громко зашептались. Один спрашивал, чувствует ли боль сидящий внутри осужденного бес, второй невпопад отвечал, что чернокнижник может вылечиться разрыв-травою.
Сикар де Воур взмахнул пальцем, и палачи ослабили напор. Веревки, а вместе с ними натянутое тело Гюи провисли. Но боли не стало меньше. Вывернутые суставы начали распухать, наливаться кровью, и пульс в них застучал набатом. Наоборот, перетянутые веревочными петлями стопы и кисти рук стали покалывать и неметь, будто их вовсе нет. Зато теперь можно было дышать… и отвечать на вопросы.
— Item, — инквизитор убедительно наклонил голову: — Будете ли вы отрицать, что были в мае сего года на ферме в деревушке Вьёсан?
— Да, я сопровождал сержанта Боле по вопросу о ссуде фермеру Пуйоль, а также сбору пожертвований в соседних деревнях на строительство Собора святого Юста в Нарбонне.