— Ну, же! Что вы хотите мне рассказать?
Сбиваясь и запинаясь, буржуа поведал, что оказался в застенках доминиканской тюрьмы. Разумеется, волею судеб. Люсьен беспомощно посмотрел на канцлера Ногаре, словно тот был ему другом.
— Продолжайте, Люсьен. Вы ведь хотели рассказать королю об откровениях тамплиера?
— Да, перед смертью он исповедался мне.
— Исповедался вам? Тяжкое преступление?
— Да, но на допросе он не сознался, — Люсьен немного освоился и стал входить в роль. — Я единственный свидетель того, что нельзя хранить под спудом. Беру на душу грех и нарушаю тайну исповеди, потому что не могу скрывать сведения о том зле, что творится в Ордене тамплиеров.
— Надо же, мы и не знали! — вскинул брови король. — У Ордена свои исповедники-капелланы, из Тампля не выходит ничего. Вы просто посланы судьбой, чтобы разоблачить их!
Почувствовав фальшь, Люсьен снова посмотрел на Хранителя королевской печати, но Ногаре успокаивающе кивнул. Таможенный чиновник глубоко вдохнул и, как школяр, принялся твердить заученный накануне урок:
— Перед смертью оруженосец признался в страшных грехах, потому что не хотел идти на Суд Божий с черной душой. Он рассказал мне о темных мессах с поклонением мерзким идолам, особенно идолу с бородатой головой. Рассказал и о том, что они плюют на распятия и целуют друг друга в различные места.
Нарбоннский буржуа, замолчал в ожидании ответа.
— Это ужасно и отвратительно. Вы очень помогли нам. Примите от меня награду и подпишите протокол, — король протянул таможенному чиновнику кошель, полный золотых экю и забыл о существовании человечка.
Королевский камергер проводил Люсьена на улицу. Вернулся ли таможенник к пыльным пергаментам в Нарбонну, или шумный непостоянный Париж водоворотом затянул его, пока не потратились деньги, было никому не интересно.
— Великолепно, Гийом. Теперь у нас есть зацепка. Хорошо бы еще получить признания бывших тамплиеров — тех, кого Орден изгнал за проступки. Я слышал, Жак де Моле отлучил двух рыцарей за альбигойскую ересь. Постарайтесь найти и их. Ваше преосвященство, — король обратился к духовнику, — после я подпишу приказ об аресте всех членов Ордена Тампля и именем Святой Инквизиции попрошу провести расследование. Затем вы, Ваша светлость, — это уже относилось к Ногаре, — отправитесь на встречу с папой, настоятельно посоветуете ему подписать буллу об аресте Ордена по всей Европе и отчуждении его имущества и земель. Последнее явно получит одобрение со стороны монархов. Деньги еще никому не мешали. Ногаре, поручаю вам руководить всем процессом.
Глаза двух Гийомов встретились — Великого Инквизитора и Хранителя талисмана. Оба были соперниками и оба знали, что нужно искать. В отличие от королей, деньги их не интересовали.
Как только были куплены еще несколько показаний — иуды будут всегда, пока дышит человеческий род — король подписал приказ об аресте. Заминка была лишь в том, что требовалось усердие еще не одного десятка рук, чтобы переписать и размножить повеление короля, потом запечатать, развести по провинциям и городам, вручить их нужным людям под расписку. И ждать. Аресты назначили на пятницу, тринадцатое октября.
Десятки рук писарей и гонцов — это десятки языков и ушей. Да и в Тампле не сидели в стороне от происходящего в королевском замке. Король не утаил шила в мешке. А срочное письмо магистра Уильяма де Ла Мора окончательно расставило все точки над «i». Глава английского отделения тамплиеров сообщал, что со слов короля Эдуарда, Филипп Красивый назначил всеобщий арест тамплиеров и указал дату.
Душным осенним вечером вернувшийся в Парижский Тампль Великий Магистр Жак де Моле вызвал к себе Жерара де Вилье, находившегося в чине приора.
Старые друзья обнялись. Оба знали настоящую причину их встречи.
— Ты не молодеешь, Жерар.
— Монсеньор, время не остановишь.
— До меня дошли вести, что над Тамплем сгущаются тучи.
— Это не мудрено. Доминиканцы, Псы Господни, идут попятам. Зависть, обычная зависть, прости меня за осуждение Господь. Кто быстро вознесся, обречен менять друзей на врагов. А мы их нажили немало. Госпитальеры тоже смотрят косо, хотя их земельные владения больше. Филиппу снятся наши деньги, хотя мы всеми усилиями приумножаем вверенную королевскую казну.
— Филипп зол на меня за отказ принять его в Орден. Его сыну я тоже отказал.
— Да, я знаю монсеньор. Вы действовали в рамках Устава: «Не инициировать коронованных лиц».
— Не только, Жерар. В их сердцах живет алчность, а не любовь к Христу.