Убийства в мусульманской культуре восходят к самому Пророку, который выражал своё недовольство тем или иным врагом, а затем с радостью приветствовал того из своих людей, кто убивал намеченную жертву[42]. Одним из первых мусульман, последовавших призыву Пророка к убийству, был Абд Аллах ибн Унейс, который убил главу враждебного племени и тем самым избавил исламскую общину Медины от сильного и могущественного противника[43]. Из четырёх «Праведных халифов», наследовавших Мухаммеду, трое были убиты. Однако применение понятия джихада к одиночным убийствам принадлежит раннему шиизму.
Но только Хасан ас-Саббах превратил убийства в настоящее искусство, достигая наибольших политических преимуществ при наименьших затратах человеческих жизней и создав более гуманный метод разрешения политических споров, чем резня на поле боя, сопровождающая традиционные формы улаживания конфликтов. Убийство обладает необычным свойством проникать прямо в коридоры власти и затрагивать непосредственно лиц, ответственных за принятие решений, а не простых граждан, издавна привыкших жертвовать своими жизнями за политические авантюры своих правителей.
Так как исламская культура придаёт важнейшее значение личным качествам человека, вождь, сумевший возвыситься и удержаться у власти, должен был обладать незаурядными чертами ума и характера. Поэтому его смерть часто полностью нарушала равновесие сил. С другой стороны, ассассинов в целом совершенно не привлекала возможность использовать тот же приём против христианских военных орденов вроде тамплиеров или госпитальеров. Они полагали, что эти ордена отличаются такой структурой и организацией, что убийство руководителей приведёт лишь к их замене нижестоящими рыцарями.
Историк ислама Бернард Льюис приводит почётный список из Аламута, содержащий упоминания о пятидесяти убийствах, совершённых за 35 лет правления Хасана ас-Саббаха[44]. Рашид ад-дин Табиб, персидский биограф Хасана, писал о том, что при Хасане и двух его преемниках было убито 75 человек[45]. На самом деле большинство убийств относятся к этим первым десятилетиям низаритской борьбы за власть и становятся всё реже в последующий период. Эта тактика революционных действий навлекла на ассассинов всеобщую ненависть. Маршалл Ходжсон отмечает связь между убийствами и карательными акциями, ответными избиениями низаритов; по мере снижения числа убийств становились реже и случаи массовых избиений[46].
Для фидаи акт убийства был актом религиозного самопожертвования. Как пишет Льюис, «в глазах жертв ассассины были фанатичными преступниками, замешанными в кровавый заговор против общества и религии. В глазах исмаилитов они были элитным отрядом в борьбе против врагов имама; убивая угнетателей и узурпаторов, они представляли высшее свидетельство своей веры и преданности, доставлявшее им немедленное и вечное блаженство»[47]. В рассказе, иллюстрирующем роль политических убийств и культурные ценности средневекового низаритского общества, говорится о матери одного сирийского фидаи. Узнав о смерти своего сына во время удачного покушения, она возрадовалась и надела праздничные одежды; после неожиданного благополучного возвращения своего сына она стала оплакивать его как погибшего[48].
Неизвестен ни один случай, когда фидаи пытался бы избежать захвата или использовал для своей цели какое-либо другое оружие, кроме кинжала. Ассассины чаще всего избирали своими жертвами людей из числа хорошо охраняемых государственных деятелей — эмиров, султанов и военачальников, и почти всегда совершали убийства при свете дня в общественных местах. Целью покушений также являлись суннитские религиозные наставники, проповедовавшие против исмаилитов, и предполагаемые обращённые, отрекавшиеся от исмаилизма после посвящения в истинную революционную суть учения. Основная задача тактики политических убийств состояла в максимальном устрашении и поддержании состояния постоянного страха за свою жизнь среди противников низаритов.
Эта же тактика иногда использовалась против врагов низаритских союзников. Это навлекало на низаритов обвинение в политической продажности и наёмничестве. По большей части эти обвинения были беспочвенны, за следующими исключениями: если предлагалось совершить убийство, которое вписывалось в общую стратегию ассассинов, они, вполне возможно, охотно принимали деньги от заинтересованной стороны; кроме того, после устранения врагов, союзники могли отблагодарить ассассинов дарами. Внушение окружающим мысли о том, что ассассины работают на других политических вождей, конечно же, служило прекрасным средством вызвать против этих вождей всеобщее возмущение и посеять раздор в стане врага. Поэтому «признания», исторгнутые у некоторых фидаи, скорее всего, представляли собой лишь заранее спланированную дезинформацию, также наносившую чувствительные удары по существующему порядку. С прошествием времени, после уничтожения низаритского государства во второй половине XIII века, отдельные вожди сирийских ассассинов позволяли своим фидаи наниматься за плату.
Сунитские историки обычно называли ассассинов сборищем малахида, еретиков, у которых религиозная философия прикрывала преступную деятельность, а вожди обманывали своих последователей, манипулируя их сознанием. В отличие от этого, многие историки-исмаилиты считают ассассинов хранителями священных тайн, постепенно открывающихся членам общины при прохождении разных ступеней посвящения.
Ассассины получили и от суннитов, и от враждебно настроенных шиитов наименование хашишим. Термин «хашишийя» был впервые зафиксирован в анти-низаритском трактате, выпущенном в 1123 году и подготовленном во время правления Фатимидского халифа ал-Амира, сына и наследника ал-Мустали. В тексте он никак не поясняется[49]. Долгое время считалось, что он имеет отношение к легенде, согласно которой вожди ассассинов давали своим ученикам наркотик, уносивший их в Сад Наслаждений. Однако даже самые враждебные мусульманские писатели той эпохи, как сунниты, так и шииты, не обвиняли секту в использовании наркотиков.
Величайший востоковед и арабист своей эпохи Сильвестр де Саси в 1809 году показал, что слово «ассассин» происходит от арабского слова «хашишин»[50]. Хотя де Саси отвергал мысль о том, что фидаи были наркоманами, бездумно выполняющими волю своего безжалостного и коварного вождя, он считал, что, возможно, фидаи давали напиток, настоянный на гашише или смешанный с такими веществами, как опиум, с целью вызвать определённое экстатическое состояние. Несмотря на эти предположения, у нас нет исторических свидетельств того, что какой-либо фидаи когда-либо принимал тот или иной наркотик.
Начиная с XI и по крайней мере до конца XIV века употребление гашиша осуждалось большинством мусульман, которые считали этот порок уделом низших классов и полагали, что он неизбежно сопровождается нравственной опустошённостью, свойственной отбросам общества[51]. Вероятнее всего, слово «хашишийя» служило ругательством, пренебрежительной насмешкой, используемой суннитскими историками при описании еретических верований и методов членов этой секты, которых они сравнивали с пьяницами и наркоманами[52]. Образное сравнение, к которому прибегали мусульманские противники ассассинов, было всерьёз принято европейцами, объяснявшими таким образом способность к самопожертвованию и стремление к мученичеству, присущее фидаи, тем самым признаваясь в неумении объяснить это каким-либо другим способом[53].
50
Silvestre de Sacy, «Memoires on the Dynasty of the Assassins», trans. in: Daftary, The Assassin Legends. Этимология обсуждается на с. 147-171.