Чтобы избежать напряженности в отношениях между сторонами, два короля предпочли разделиться. Конрад покинул Нюрнберг в конце мая. На пути в Константинополь несчастья буквально преследовали его, что, вероятно, было неизбежно, если учесть, что с ним шли не только тридцать пять тысяч воинов, но и множество мирных паломников[164]. Накормить столько ртов было чрезвычайно сложной задачей, но еще сложнее оказалось поддерживать порядок при том, что жители других краев бывали не в восторге от прибытия такого количества немцев. Когда крестоносцы Конрада следовали через греческие земли, в городах, на базарных площадях и даже близ монастырей то и дело случались жестокие стычки. В сентябре, достигнув Силиврийской равнины к западу от Константинополя, германцы попали в страшную бурю с ливнем и наводнением, и много человек погибло. Когда же они подошли к стенам самой столицы, стало ясно, что византийский император Мануил I Комнин не горит желанием проявить гостеприимство.
За полвека до этого войска Первого крестового похода прибыли в Константинополь, откликнувшись на просьбу деда Мануила, императора Алексея I Комнина, который умолял латинский Запад помочь ему в войне против сельджуков. На этот раз византийцы ни о чем не просили. Императора тревожила мысль, что крестоносцы будут совершать дальнейшие завоевания в Сирии, в частности близ Антиохии, которую он считал частью своей империи. Мануил желал, чтобы германский король и его буйные воины как можно скорее переправились через Босфор в Малую Азию, и таким образом с ними было бы покончено.
В первой части его желание исполнилось, но не во второй. Германцы пересекли Босфор, разделились на войско и паломников и в середине октября двумя разными путями двинулись на юго-восток в сторону Антиохии. А к ноябрю они все вернулись в Константинополь и его окрестности – голодные, больные, израненные. При переходе через засушливые равнины близ Дорилея, где заканчивалась Византия и начиналась вражеская страна сельджуков, крестоносцы были остановлены стремительными всадниками, которые на скаку без промаха стреляли из луков. Гийом Тирский описал их молниеносные атаки:
Турецкие… стрелы обрушивались на наши ряды подобно дождю, настигая лошадей и их всадников и принося смерть и раны. Когда христиане пытались преследовать их, турки разворачивались и уносились на своих лошадях, избегая вражеских мечей[165].
В одной из таких стычек был тяжело ранен король Конрад. Его войско повернуло назад, в христианские земли, чтобы встретиться там с Людовиком VII и его армией.
Вторая волна крестоносцев, французская, прибыла в Константинополь всего через несколько дней после ухода германцев, 4 октября 1147 года. Их ждал несколько более теплый прием, отчасти благодаря усилиям Эверарда де Бара, магистра французских тамплиеров, который был отправлен впереди войска с дипломатической миссией. Врата Константинополя распахнулись перед королем Людовиком и его наиболее уважаемыми спутниками. По словам одного летописца, «вся знать и состоятельные люди, священнослужители, а также миряне вышли навстречу королю и приняли его с должным почетом»[166]. За пышной церемонией, однако, скрывались взаимное недоверие и неприязнь. Греки питали отвращение к грубым варварам с Запада; у франков, в свою очередь, вызывала презрение льстивая угодливость хозяев. Одон Дейльский, описавший французский крестовый поход в красочных подробностях, сделал такое заключение: «Когда [греки] боятся, они готовы презренно унижаться, а когда имеют превосходство, то надменны в своей жестокости к тем, кто находится ниже». Позже он зашел еще дальше: «Константинополь высокомерен в своем богатстве, вероломен в делах, и вера его испорчена»[167].
Людовик VII сделал все возможное, чтобы установить некое подобие дисциплины среди десятков тысяч его последователей, не имевших военной выучки тамплиеров. К сожалению, он, как и Конрад, с этой задачей не справился. За пределами своего королевства Людовик мало чем мог управлять: по сути, приказывать он мог лишь своей личной гвардии, что же касаемо всего огромного войска, здесь оставалось лишь наставлять, учить и пытаться влиять на совет дворян[168]. С мелкими преступлениями и стычками ничего нельзя было поделать. «Король наказывал преступников, веля отрубать им уши, руки и ноги, но он не мог остановить всеобщее безрассудство», – сокрушался Одон Дейльский. За пределами Константинополя местные жители вступали в стычки с людьми Людовика: те жгли ценные оливковые деревья «либо из-за нехватки древесины, либо из-за высокомерия и пьянства дураков»[169].
164
Оценки современников варьировались от почти миллиона до более правдоподобных пятидесяти тысяч человек, что включало как комбатантов, так и не участвовавших в боевых действиях паломников. Эти цифры обсуждаются в: Phillips, The Second Crusade, 168–9.
166
Berry, V. G. (trans. and ed.), Odo of Deuiclass="underline" De Profectione Ludovici VII in Orientem (New York: 1948), 58–9.
168
По этому вопросу см.: France, J., ‘Logistics and the Second Crusade’ in Pryor, J. H. (ed.), Logistics of Warfare in the Age of the Crusades: Proceedings of a Workshop Held at the Centre for Medieval Studies, University of Sydney (Aldershot: 2006), 82.