Вы не найдете здесь только книг на африканских языках, даже журнала, даже Библии. Французскую или английскую — пожалуйста. Из старых запасов по знакомству вам могут предложить даже немецкую. Только через несколько дней, беседуя со знакомым, я узнал, что литературу на африканских языках в Ломе можно достать лишь в так называемом «Либрари евангелик» или «Либрари модерн». Там можно найти широкоизвестные книги, путеводители, школьные учебники и, конечно, религиозную литературу на языке эве. Какие-либо книги, издаваемые в большом количестве в соседней Гане, достать было невозможно. В то время междоусобицы еще закрывали границы. Брошюрки и календари на некоторых языках африканских меньшинств Центрального и Северного Того лежали на полках. Особенно был интересен календарь, в котором делалась попытка упорядочить традиционное европейское деление года на недели и дни.
Создается впечатление, что церковь в Южном Того обладает значительным влиянием. Я был свидетелем торжественной встречи ломского архиепископа, который возвращался домой из Рима после каникул на пасху. Надо сказать, что приветственные возгласы напоминали мне дни конфирмации, которую я еще мальчишкой наблюдал, когда гостил у бабушки в среднечешской деревне. Было довольно много народа, и все оживленно махали руками.
Во всем Ломе только три кинотеатра, где можно посмотреть фильмы из жизни ковбоев, задремать на неимоверно длинной и необыкновенно скучной индийской картине, всплакнуть над старым французским фильмом. В помещении одного из кинотеатров разместился католический клуб под названием «Фойер Кюльтюрель Пий XII». В то время, когда я был в Ломе, здесь читал лекцию один из известных французских африканистов, автор работ по истории Африки — Р. Корневин. В колониальном Того он занимал должность французского эксперта. Лекция была на тему о методе изучения африканских традиций с атеистических позиций. В программе на следующую неделю планировался целый ряд чисто занимательных мероприятий и лишь одна беседа на серьезную тему.
В Ломе сохранилось много бывших немецких домов, мимо которых проносятся в автомобилях французские эксперты и их жены, спеша за покупками. Они не выезжают, однако, за пределы улиц Коммерции, бульвара Сиркюлер и некоторых других, к ним прилегающих. Дело в том, что в центре города, который огибает бульвар Сиркюлер, есть и африканские районы, куда европейцы стараются не заходить. Так, обойдя большое здание почты с сотнями почтовых ящиков и повернув направо около огромного баобаба, можно очутиться в квартале, называемом Зонго. Здесь живут хауса, как местные, так и переселенцы из Дагомеи, Нигерии и Ганы, главным образом мусульмане. Есть здесь люди и приехавшие всего на несколько дней, и проживающие в Зонго из поколения в поколение. В квартале несколько мечетей, мусульманская школа. Расположившись на рогоже, перед крыльцом дома сидят мудрые старцы, читающие Коран или какую-либо другую священную книгу. Тут же местный писарь составляет под диктовку письма для всех желающих.
В Зонго живет и мой друг, знахарь Идриса Иса. Он одет в весьма живописный костюм; прическа его напоминает змеиные хвосты. Иса объездил всю Африку: Судан и Хартум он знает так же хорошо, как Кано в Нигерии. Лечит он заговорами, молитвами, выкуриванием, но главным образом травами. Через несколько дней я уже получил право заглянуть в его «лабораторию» и был поражен. Думаю, что такого количества лечебных трав, какое знает и имеет Иса, не найдешь ни в одной европейской аптеке. Я вспоминаю один удививший меня случай. Однажды я пришел к Идрису неожиданно, без предупреждения. Он в это время заговаривал болезнь пациенту, у которого даже такой не искушенный в этих вопросах человек, как я, и то заметил характерные признаки эпилепсии. Окончив заговор, Иса подал больному какую-то сушеную траву. Потом он словно забыл про него, переключив на меня все внимание. Пациент уснул. Через несколько дней, вновь навестив своего приятеля, я был удивлен, увидев больного, который строгал во дворе лучинки. Я спросил Идриса, чем болел этот человек и как он так быстро сумел его вылечить. Лекарь назвал болезнь на местном языке. Такого слова я не знал, но, порывшись дома в словарях, убедился, что Иса имел в виду столбняк! Потом я рассказывал эту историю врачам, но все они недоверчиво пожимали плечами. Вероятно, перевод в словаре и был не совсем точен, но кто может сказать, сколько знают врачи, лечащие травами в Африке, такого, что совершенно неизвестно нашей медицине!
Умение африканских знахарей я оценил, побывав в соседнем йорубском квартале. Там я записывал на магнитофон местный говор. Мой «Старт» — маленький аппарат, работающий от батарейки, имел много недостатков, но обладал и определенным достоинством. Он был легок, и его можно было везде носить с собой. Я сел около одного старика и включил магнитофон. Почтенный старец сначала смутился, но потом освоился и разговорился. Он был в прекрасном настроении, и я тоже, так как всегда испытываю большое удовольствие, когда слушаю что-нибудь интересное. Неожиданно магнитофон перестал работать. Расстроившись, я пытался починить его, перед глазами у меня всплывали строки инструкции, но все труды оказались напрасными. Старик начал проявлять беспокойство; у меня тряслись руки, на лице выступил пот. Влажный, наполненный испарениями воздух, духота, которая царит в Ломе круглый год, затрудняли дыхание. Неожиданно среди любопытных, окруживших нас, появился местный знахарь и предложил мне свою помощь. Я кивнул в знак согласия.
Знахарь принес откуда-то несколько веток, развел огонь и, держа над ним магнитофон, поворачивая его из стороны в сторону, прикрыв глаза, начал что-то приговаривать. Представьте себе мое изумление, когда магнитофон после этой процедуры заработал! Все мы были чуть-чуть смущены, да и сам знахарь, кажется, тоже.
Старец закончил рассказ, я успокоился и, довольный, унес все свои записи. Волшебник, совершивший чудо, тоже был доволен. История эта очень быстро разнеслась по всему кварталу, слава и почет знахаря еще больше возросли. Потом, уже много позже, когда я делал записи в Сахаре и мой магнитофон работал как часы, я понял, в чем было дело. Перед моим отъездом инженеры с завода Тесла дали мне пакетик с гигроскопической солью. В Ломе, самом влажном городе на моем пути, эта соль уже не могла уберечь магнитофон — и он вышел из строя. Когда же знахарь просушил его на огне, магнитофон вновь заработал.
А сколько таких людей, как этот знахарь из Зонго, живет в других африканских кварталах! Десятки лампочек мигали мне в знак приветствия, когда я проходил по городу. Кварталы отличались один от другого планировкой и архитектурой, хотя, конечно, между ними не было такой большой разницы, как между Аккрой и Дакаром. Некоторые кварталы выглядят так, что, кажется, они ничего общего не имеют с тем Ломе, который приветствовал нас залитым бетоном аэродромом и сиянием огней перед гостиницей «Бенин», городом, в котором расположились старые немецкие дома и магазины. Жители этих кварталов — это те, кто приходит сюда искать работу из деревень, кто хочет жить лучше, выбраться к свету из глуши саванны. К сожалению, они далеко не всегда в городе находят работу и с трудом устраиваются у кого-либо из знакомых или родственников. Так они живут месяцами или даже годами, пытаясь куда-нибудь устроиться, в надежде на лучшее будущее. Будем надеяться вместе с ними и мы.
В те времена, когда я посетил Того, оно было первым в Африке государством с бюджетом без дефицита, но с безработными на улицах. Как сказал мне один мой африканский приятель:
— Далеко не всем я смогу подать милостыню, если не хочу сам стать нищим, и лишь одному или двум могу дать то, чего они хотят больше всего, — работу.
Я почувствовал это, когда уезжал. Друг одолжил мне машину, но шофера я должен был найти сам. Достаточно оказалось вечером сказать об этом, как утром перед моими дверьми стояло уже четыре человека. Лица их были печальны, так как они знали, что нужен был мне только один.
Первым впечатлением от Котону была не та ужасная жара, которая наваливается на человека сразу же, как только он выходит из самолета, в какое бы то ни было время года. Южное побережье вновь подтвердило свою славу самого влажного и самого душного места на Гвинейском побережье. Область сухого климата, протянувшаяся от Аккры к Ломе, тут безвозвратно заканчивается.